Читать книгу "Как готовили предателей. Начальник политической контрразведки свидетельствует… - Филипп Бобков"

Но и на рабскую участь рассчитывать по их планам могли далеко не все — Гиммлер, примерно за год до начала войны на совещании руководителей СС, разъяснил, что одной из задач похода на Восток является уничтожение 30 миллионов славян. А уже 2 мая 1941 года в приказе командующего 4-й танковой армии Гепнера открыто говорилось, что предстоящая война будет продолжением борьбы германцев против славянства.

Об этом важно напоминать людям, потому, что у нас много говорилось и писалось о планах Гитлера по уничтожению коммунистов и евреев, но как-то ушла в тень тема планов уничтожения славянских народов. И даже сегодня тема, к примеру, Освенцима для многих людей и в нашей стране, и во всем мире звучит как тема чудовищно жестокого истребления людей еврейской национальности. Но в Освенциме также было уничтожено около двух миллионов представителей других национальностей, а ведь это — не единственный был концентрационный лагерь. У нацистов было 20 таких лагерей и около тысячи их филиалов. Они работали как конвейеры смерти, планомерно истребляя «низшие расы», к которым наравне с евреями причисляли и славян СССР, да и другие народы. И надо помнить о том, что и Освенцим, и другие подобные чудовищные образования освобождали советские воины. Об этом на Западе не говорят, этот важный исторический факт замалчивается.

* * *

Подчеркну еще раз: да, у нас были союзники. Да, они нам помогали. Но о том, как это было, — уже сказано. Добавить можно только то, что они помогали ровно столько времени, сколько их собственная судьба была, по сути, в руках Красной Армии. Пока стоял вопрос, кто кого победит: фашисты нас или мы их. А когда исход войны был уже предрешен, западные державы начали активную деятельность, направленную против СССР. Черчилль отдал приказ о разработке операции «Немыслимое» — плана войны против Советского Союза, которая должна была начаться 1 июля 1945 года силами 112–113 дивизий. 23 апреля 1945 года Трумэн, сменивший Рузвельта на посту президента США, на встрече с политическими и военными советниками заявил, что теперь США готовы самостоятельно вынудить Японию капитулировать; в американском сценарии мировой войны роли для СССР больше нет, так как война завершается и пора подводить черту под антигитлеровской коалицией. Час пробил; убиты миллионы, пора ликвидировать победителя, — так с языка эвфемизмов можно перевести слова американского президента. Но Эйзенхауэр, а также другие ведущие военачальники США убедительно и твердо выступили против Трумэна, объясняя, что это — очень опасно, силы и дух Красной Армии таковы, что они изничтожат любого противника. Тогда войну с СССР, страной, защитившей их от фашизма, было решено перенести, по одним данным, на июнь, а по другим — на сентябрь 1949 года…

И тут наступает еще один поворот в отношениях России с Западом, здесь можно выделить очередную «реперную точку» нашей истории. Классический факт, занявший место во всех исторических учебниках мира, — Фултонская речь Уинстона Черчилля. Он произнес ее 5 марта 1946 года на родине президента США Трумэна, в Вестминстерском колледже американского города Фултон, Миссури.

К сожалению, даже самые начитанные россияне, если история не входит в часть их профессии, знакомы с трактовками этой речи, но не читали сам текст. Трактовки же зависят всегда от политической погоды, и то, что знало поколение, выросшее при Сталине, глубоко отличается уже даже от того, чему учили в школах хрущевское, а потом и брежневское поколения: смывались контексты, смещались акценты. Чего уж там говорить о молодежи «горбачевско-ельцинской эры» — на ее глазах рушилась мощнейшая когда-то страна СССР, а первые лица этой страны вольно или невольно исполняли чуть ли не в деталях все, о чем мечтали, но не могли осуществить на протяжении нескольких веков недруги России, — они расчленили страну!

Но это — отдельная тема, сейчас она лишь к тому, чтобы зафиксировать: в частях нашего современного расколотого общественного сознания до сих пор живет и здравствует удивительно мифологизированное понимание событий. Применительно к теме смысл речи Черчилля в Фултоне понимается так, что он «защитил свободы большей части человечества от тирании коммунистов». Такая ситуация вынуждает повторяться: для Черчилля и его сподвижников никогда не имело значения, какой политический климат в России — с нашей страной им надо было бороться при любой «погоде».

Ко времени Фултонской речи Черчилля «союзники» уже вынашивали подспудные планы агрессии против СССР, но в открытую это никак не заявлялось, просто хотя бы потому, что не так-то это было просто, — взять и открыто признаться в собственной измене союзничеству. Тем более что всего за год до этого, в марте 1945 года, незадолго до своей смерти, президент Америки Рузвельт говорил в последнем послании Конгрессу о важности добросовестного выполнения соглашений, достигнутых в Тегеране и Ялте. Он отмечал, что от этого зависят «судьбы Соединенных Штатов и всего мира на будущие поколения». И подчеркивал: «Здесь у американцев нет среднего решения. Мы должны взять на себя ответственность за международное сотрудничество, или мы будем нести ответственность за новый мировой конфликт».

Общеизвестно, что сменивший его на этом посту Гарри Трумэн «горел» совсем иными настроениями, но хорошо понимал, что даже внутри его собственной страны «лобовое» столкновение с СССР может понравиться далеко не всем. В общественном мнении Запада сохранялась преданность союзникам. Либеральные и социалистически настроенные круги хотели, чтобы дружественные отношения, сложившиеся с Советским Союзом в военное время, оставались. На слова местной пропаганды о том, что идет насаждение коммунизма в подконтрольных СССР территориях, они возражали, что это скорее законная забота о собственной безопасности и необходимость компенсации за страдания и жертвы, которые понесли советские люди во время войны.

В такой ситуации Трумэну нужен был кто-то (как когда-то Черчиллю нужен был Гитлер), кто мог бы исполнить роль «бешеного пса» ситуации. Самому президенту США это было сделать не с руки, а долго искать кандидатуру и не надо было. Когда-то Черчилль мастерски разыгрывал английскую карту в мировой политике — настал час, когда «мастер наущений» сам стал играть по указке США. Черчилль, конечно же, видел, что Великобритания больше не является главной страной мира. За год до Фултона он присутствовал на Потсдамской конференции, продемонстрировавшей миру, кто отныне на земле хозяин. Другой ядерной державы, кроме США, в мире тогда не было, и эта страна отныне «правила бал».

Президент этой страны настойчиво приглашал Черчилля на свою родину, в Фултон, — пора, мол, выступить по поводу коммунистической агрессии. «Страны Западной Европы сами находятся под сильным коммунистическим влиянием, ко всему прочему, все устали от войны — они не станут барьером на пути коммунизма». По сути, Трумэн просто призвал Черчилля забыть о политкорректности, и в Фултоне прозвучал голос, вобравший в себя всю ненависть, зло и раздражение английских и американских властей, вынужденных прежде делать вид, что антигитлеровская коалиция готова следовать своим договоренностям. Они, должно быть, чувствовали себя как водитель, не сумевший в силу обстоятельств повернуть там, где ему было необходимо, — он вынужден ехать вперед, но ему туда не надо. Он ищет знак разворота и, не находя его, сворачивает на эстакаде. Фултонская речь нарушала все мыслимые знаки приличия и каких-то общепринятых человеческих норм. Это был политический дебош, и первым именно так охарактеризовал выступление Черчилля Стимсон, занимавший при Рузвельте пост военного министра. Он видел в этом «самую необузданную разновидность сбивающего с толку дебоша».