Читать книгу "Пятая колонна - Владимир Бушин"

Да, композитор знал несправедливости, обиды, но вся история со статьей «Сумбур» раздута. Другое дело, что Шостакович, о котором при первом же его появлении заговорили как о гении и до этого только хвалили, был человеком очень чувствительным и ранимым. Подлинная драма для художника — невозможность донести свое произведение до читателя или слушателя. Но ведь опера «Леди Макбет» уже два года шла не только в Москве, и не где-то, а в филиале Большого, но и в Ленинграде (за один год 50 раз «с аншлагами по повышенным ценам»), да еще и в Англии, США, Швеции, Швейцарии… Е. Громов добавляет: «в театрах Парижа и Копенгагена, Праги и Братиславы». Она имела оглушительно хвалебную прессу. О чем еще может мечтать художник! А когда появилась статья «Сумбур», то ведь у Шостковича нашлись такие могучие защитники и дома, и за границей, как Максим Горький и Ромен Роллан. Горький написал письмо Сталину.

К тому же никаких «оргвыводов» не последовало, как это было через десять лет с Анной Ахматовой и Михаилом Зощенко, которые не только угодили в постановление ЦК, но и были исключены из Союза писателей, как позже и Пастернак. И защитников у них не нашлось.

Но ведь суровой критике иногда справедливо, иногда не очень в партийной печати подвергались произведения даже «любимцев Сталина», как их называет Волков, например роман «Молодая гвардия» Фадеева, которого-де «вождь объявил классиком» (чего он, разумеется, никогда не делал), или повесть Симонова «Дым отечества». Тогда кто-то горько усмехнулся:

Он был красивым, молодым Все было — слава, молодечество…

Но что такое слава? Дым Неблагодарного отечества.

Наконец, Шостакович, конечно же, гений. А у кого из таинственных существ этого рода жизнь прошла безмятежно — у Данте или Галилея, у Бетховена или Вольтера? У Пушкина или Мусоргского? И ведь никто из них не знал щедрот от власти, а только гонения, ссылки, клевета… Шостакович родился в интеллигентной семье в столице и всю жизнь прожил в Ленинграде и Москве в атмосфере искусства. И о нем сразу же повеяло: гений! А его гениальный ровесник Шолохов всю жизнь прожил в деревне среди мужиков. И сразу после выхода первой книги «Тихого Дона» пополз слушок: плагиатор… Да не слушок, а прямые обвинения и в молодости, и в старости от злобного пигмея Солженицына. Слава богу, ничего подобного Шостакович не знал. Не приходилось Шостаковичу, как Шолохову, тайно ночью бежать из родного дома от грозившего ареста и расправы. Не знаю, когда и как умерла мать Шостаковича, а мать Шолохова погибла под немецкими бомбами. А вспомним других русских гениев. Композитора минула участь Пушкина и Лермонтова, изведавших ссылки, надзор и погибших на дуэли в тридцать семь и в двадцать шесть лет, и судьба Достоевского, познавшего каторгу и умершего в шестьдесят, и муки Льва Толстого, спастись от коих он надеялся бегством ночью из дома, и нищенские скитания по Руси Горького, и роковые решения Есенина и Маяковского… Так о чем же речь? Какой страдалец? Ничего из помянутого не изведав, в почете и славе в полном достатке и благополучии, осыпаемый наградами и премиями, прожил до семидесяти лет. Между прочим, никому из великих русских композиторов прошлого такой срок судьба не подарила. Глинка, Бородин, Мусоргский, Чайковский, Римский-Корсаков… Только последнему посчастливилось перевалить за шестьдесят, а остальные — сорок — пятьдесят лет с небольшими хвостиками. Но ничего из этих соображений не интересует Волкова, ему нужна сооруженная им конструкция для клеветы на Советскую эпоху.

* * *

Замечали ли вы, Владимир Теодорович, такое странное дело: иные немцы, которых нынешние творцы фильмов о войне порой приглашают «поучаствовать» в их непотребстве, как Алексей Пивоваров в своем недавнем документальном фильме «22 июня», в отличие от самих творцов, держатся вполне достойно и порой говорят правду, на которую сами творцы совершенно неспособны. Так, в этом фильме один немец сказал, что вранье о том, будто Советский Союз готовился напасть на Германию, и Гитлер лишь опередил, — это вранье, самим Гитлером в 1941 году и запущенное, ныне — любимейший довод неонацистов. Наши оборотни не хотят выглядеть нацистами, но без конца вслед за Гитлером и Резуном, выкидышем КГБ, твердят: да, Советский Союз планировал напасть на бедную фашистскую Германию, но не успел.

Чем же объяснить правдивость иных немцев и патологическую лживость всех наших оборотней? Думаю, дело вот в чем. Для немцев война — горькое, но далекое прошлое, в котором по прошествии времени многое можно признать честно. А для наших оборотней вранье о войне и обо всей советской эпохе — острая животрепещущая потребность их нынешнего и даже будущего существования. Совершив предательство своих отцов и всего народа, они боятся возмездия и потому лезут из кожи вон, чтобы убедить зрителей и читателей, особенно молодежь: советское время было ужаснее путинского, не изменить ему просто невозможно, оплевать и растоптать его — благородное дело. Тут шевелящийся хаос страха и бешенства…

Но ваш друг со своей книгой «Шостакович и Сталин» давным-давно за океаном, вроде бы ему ничто не грозит, и чем объяснить приступы его антисоветского бешенства и беспробудное вранье, я не знаю. Ведь то и дело уж так зашкаливает!.. Вот изображает композитора даже противником движения за мир и ненавистником самых видных, всемирно известных его сторонников, считая их приспешниками Сталина: «Я в тюрьме и боюсь за детей, за себя, а они на свободе и могут не лгать!.. Все они — Хьюлетт Джонсон, Жолио-Кюри, Пикассо — гады!». Это, говорит, он сказал однажды в задушевной беседе с девушкой по имени Флора, а Флора — мне, а я — всему свету по секрету. Правда, сам композитор «под грубым нажимом советских властей» вместе с Флорой участвовал в работе Конгрессов в защиту мира и произносил там речи. Но какие! Их для него составляли в КГБ. Да почему же не в отделе пропаганды ЦК, где, кажется, эта Флора и работала? Бог весть! А о чем лгали борцы за мир? Что, на самом деле каждый из них в душе хотел войны? Выходит! Поджигатели проклятые…

Владимир Теодорович, ведь Волков выставляет великого композитора просто идиотом в подобных пассажах. Ну, глядите: «Перед премьерой «Песни о лесах» в 1949 году приятель Шостаковича (Исаак Гликман? Абрам Ашкенази? Неизвестно. — В.Б.) сказал ему: «Как хорошо, если бы в оратории вместо Сталина была нидерландская королева!». Композитор воскликнут в ответ: «Это было бы прекрасно!». А еще прекрасней, по логике вашего друга, было бы, допустим, симфоническую поэму 1967 года посвятить не юбилею Октябрьской революции, а Черчиллю, который как раз незадолго до этого преставился.

А это? «Сталин впервые понял, что он не бессмертен». Когда? В семьдесят лет! Волков-то знает, что не бессмертен, еще с детства, а тиран видите ли… Между прочим, на Тегеранской конференции Сталин сказал Рузвельту и Черчиллю: «Пока мы живы, дело мира обеспечено, но лет через 10–12, когда мы умрем…». Нет, размышления на тему «Memento mori!» не были чужды Сталину.

И на ту же тему: «Шостаковичу удалось пережить тирана на целых 22 года. Это было подвигом!». Да какой же, прости господи, подвиг, если тиран был старше на тридцать лет! Не соображает, ликует. И неведомо ему, что все в руце Божьей. И что смерть, как сказал поэт, «иногда берет не тех, кого бы надо». Благодаря этому сам Волков совершил множество великих переживальческих подвигов.