Читать книгу "Казнить Шарпея - Максим Теплый"

– Я заставил его... Его семья была у меня в заложниках... Он не мог меня «сдать»... Я вернул его близких в обмен на выполнение моих условий и дал возможность спокойно повеситься в моем присутствии... Заслужил, подонок... – Игнатов вздохнул. Было видно, что ему неприятно вспоминать об этой истории. – Итак, надеюсь, вы поняли, что я придумал беспроигрышную комбинацию. Со мной ничего нельзя сделать. Нет, можно, конечно, завтра же четвертовать меня на Красной площади, руководствуясь принципом израильского «Моссада», что террористам нельзя уступать ни в чем, даже если это повлечет за собой чудовищные жертвы. Но я и этот вариант предусмотрел! – Уверенность вернулась к Игнатову, и он с гордостью взглянул на Беркаса: – Каждое мое новое требование немедленно будет становиться достоянием гласности. Если вы вдруг перекроете кислород всем российским журналистам, то до зарубежных вы все равно не доберетесь. А это значит, что убить меня без скандального шума вам не удастся. По крайней мере в ходе этого сражения. Ибо простые русские женщины, которым популярно объяснят, что власть не хочет защитить их детей и отказывается выполнить вполне пристойные требования бывшего генерала КГБ, разнесут Кремль вместе с Лубянкой по кирпичику. Поэтому ваши начальники будут делать то, что я им скажу. Уверяю вас, мои требования будут необременительными и выполнимыми. Я не стану требовать, чтобы российский Президент публично сделал себе харакири или вывел войска из Чечни.

– Послушайте! Вы точно ошиблись адресом! Чего вы от меня хотите? Зачем вы все это мне рассказываете? Это должны выслушивать ваши бывшие коллеги, которым по долгу службы положено общаться с такими... – Каленин запнулся, подыскивая слово, не нашел его и брякнул то, что вертелось на языке: – такими параноиками, как вы.

Игнатов усмехнулся, демонстрируя, что его не задели слова Каленина.

– Вы мне нужны для того, чтобы власть услышала обо мне не от трусливых солдафонов, которые, защищая честь мундира, будут ей врать, а от вас. У меня нет опасений по поводу того, что вы переиначите смысл моих слов. Даже если я сейчас начну распевать матерные частушки, вы их все равно дословно процитируете. Ведь так? – Игнатов вопросительно посмотрел на Беркаса. – Когда я просил о точности, – продолжил отставной генерал, – то имел в виду лишь то, что вы можете представить мои слова в виде некой метафоры. А их надо понимать буквально. Я начал с вами войну! Никаких метафор. Война до победы!

– До какой победы? Победы чего над чем?! Вы это серьезно?

– Разумеется! Я не только очень расчетлив, но и жизнелюбив, несмотря на то что мне на днях пошел шестьдесят восьмой год. Так вот: победить – значит заставить противника капитулировать. Представьте себе, что через некоторое время подавляющее большинство граждан нашей страны поймет, что существующий режим – это вселенское зло! Что страну возглавляет человек, который должен сидеть вместе с уголовниками в тюремной камере. Это поймут все: журналисты, парламентарии, даже вы! Представьте, что благодаря мне не будет ни одного человека, стоящего на службе режиму, включая Президента, который будет чувствовать себя в безопасности. Страх – великое лекарство от самоуверенности! И когда продажные чиновники поголовно будут прятать жен и детей за границей, опасаясь за их и свое будущее, когда глава правительства пару раз обнаружит муляж взрывчатки в собственном клозете, – вот тогда режим рухнет сам собою. Граждане прогонят их всех, как прогоняют обгадившегося от страха пса, не способного защитить хозяйский дом.

– Господин Игнатов! Простите, но я больше не желаю слушать весь этот словесный понос. Вы, видимо, забываете, что сидите в тюремной камере, и представляете себя где-нибудь в Гайд-парке? Так? А может быть, у вас мания величия? Ну, точно! Вы себя спасителем Отечества числите?! Про муляж в клозете – это вы лихо завернули! Сидя в камере! – Каленин раскраснелся от возмущения. Наконец он немного успокоился и спросил: – У вас все ко мне?

– Минутку... Картина, которую я нарисовал, вовсе не такая утопичная, как может показаться. Если мне удастся задуманное, то в нашей с вами стране неизбежно произойдут кардинальные перемены. У ее руля наконец-то могут оказаться люди, которые будут служить своему народу, а не грабить его. Глядишь, в этом строю честных людей найдется местечко и для меня... Ну, а если не срастется, если я проиграю свою войну... Да нет, если война справедливая, ее не проигрывают. Даже если гибнут... Мне почти семьдесят. В этом возрасте глупо бояться смерти. А уж смерти геройской, да за правое дело, – вдвойне! – Игнатов удовлетворенно откинулся на спинку кресла. – Вот теперь, пожалуй, все, по крайней мере на сегодня. – Он явно старался сделать вид, что удовлетворен беседой и морализаторские выпады Каленина его не тронули.

Каленин решительно встал:

– Увы, моей докторской степени и политического опыта не хватает, чтобы понять, какие грядущие перемены вы имеете в виду. Я передаю вас в руки людей, с которыми вам предстоит разговор более обстоятельный, чем со мной. Полагаю, они лучше поймут ваш сценарий, поскольку сами большие мастера всяческих спектаклей.

– Сделайте любезность! Они с нетерпением ждут моих дальнейших указаний. – Игнатов вновь перешел на тон снисходительного превосходства. – Не обессудьте, но нам с вами придется встречаться. Да, и еще. Передайте ребятам из управления, которые вас консультируют, две моих просьбы.

Первая. Пусть не трогают семью Будаговского. Там жена и дочь. Они ничего не знают. Точнее, знают только то, что из-за него они были в течение месяца заложницами, – пока Будаговский готовил теракты. Даю слово офицера, что они не имеют к его делам никакого отношения.

И второе. Все сценические постановки ваших консультантов я читаю на несколько ходов вперед. Можете не отвечать, но готов поспорить на что угодно, что вас просили всячески убеждать меня в том, что быстро решить вопрос об освобождении Алика Хашеми невозможно. Так вот, я точно знаю, как это все делается. Знаю, сколько времени нужно на то, чтобы согласовать решение о выполнении моих требований на самом высоком уровне. Знаю, как быстро можно подготовить вертолет даже со всеми средствами слежения и прослушивания, которыми его нашпигуют. Одним словом, пусть не держат меня за дурака... Повторяю! – настойчиво произнес Игнатов. – Я пришел к вам сам! Я не самоубийца! А значит, знаю, как уйти. Убедите ваших советчиков и начальников, что выполнять мои требования надо неукоснительно. Следующая точка принятия решения – завтра утром в десять ноль-ноль. В десять двадцать – взрыв. Будьте здоровы!

– Минутку, господин Игнатов, – неожиданно вернулся к беседе Каленин, который вроде бы уже двинулся к выходу. – Вы тут про план свой непобедимый рассказывали. Но вы ведь знаете не только число терактов, не только время их совершения, но и слова, которые надо сказать, чтобы их предотвратить! Так?

– Так!

– Значит, не вся информация от вас отрезана, значит, узнав эти коды, можно взрывы остановить?

– Браво, Беркас Сергеевич! Хотя, конечно же, над этой светлой идеей уже работают мои бывшие коллеги. Да, все верно! Это слабое звено. Но только на первый взгляд. И вот почему. Эту информацию из меня можно выбить всего двумя путями. Первый – это примитивная пытка. Ну, там иголки под ногти и прочие зверства из кинофильмов про фашистов... Уверяю вас, путь непродуктивный. Могу не выдержать пыток – сердце уже не то... Могу парочку кодов сдать, а в одном сделать сознательную ошибку. Мужикам-то невдомек... Обрадуются первым двум удачам, успокоятся, а тут и рванет...