Читать книгу "Итальянское каприччио, или Странности любви - Нелли Осипова"

Аня отдала ему тетрадь и аккуратно сложенные черновые листки. Он чмокнул Ленку, еще раз поцеловал Аню и пошел в сени.

— До завтра, — услышали они вместе со стуком двери.

— Побежал перерабатывать, — вздохнула Аня.

— Настоящий ученый, что-что, а этого у него не отнимешь, — согласилась Лена. — Скажи, а что такое сексот?

— Секретный сотрудник, — ответила Аня.

— Надо же, а я всегда думала, что это неприличное слово.

— Слово как слово, а вот занятие — неприличное. Точно.

После отъезда Николая Аня собрала себя в кулак, снова принялась за утреннюю зарядку, в поле работала так, словно собиралась завоевать звание Героя Социалистического Труда, а вечерами в календаре, который в день приезда они с Ленкой соорудили, перечеркивала жирным крестом каждый прожитый без Николая день.

На традиционный прощальный костер с картошкой, который, как объяснили старшекурсники, стал непременным финалом сельскохозяйственных работ, Аня отказалась идти.

— Ты, мать, с ума сошла от любви. Это же наша первая картошка. Потом — на втором, третьем курсе — можешь не ходить, твое право, но сегодня…

— Что я там буду делать?

— Хворост подбрасывать.

— Да ну, лучше я почитаю.

В глубине души Ане хотелось посмотреть, что за прощальный костер устраивается. Вот если бы Николай был здесь…

И все-таки Ленка настояла.

Уже через полчаса Аня пожалела, что дала себя уговорить. Мальчишки принесли слишком много водки. — Пили из жестяных кружек, утратив чувство меры, заедали сыроватой, не успевшей пропечься картошкой. Потом тут же у костра началось прямо-таки массовое обжимание. Вначале с хохотом, вроде в шутку, потом объятия стали все более серьезными, одна парочка поднялась и побрела в темноту, за ней другие.

Ленку осаждали трое поклонников, уговаривали пить на брудершафт, а она со смехом отбивалась, говорила, что и так со всеми на «ты».

К Ане подсел знакомый парень, с которым она пару раз перекинулась шутками в столовой. И тоже не нашел ничего умнее: стал предлагать выпить на брудершафт. Но когда Аня отказалась, выпил сам и вдруг молча обнял ее и принялся целовать, запустив руку под куртку в вырез ковбойки. Она дернулась, но рука вдруг стала ласковой, горячие пальцы нащупали сосок, и Аня почувствовала, как что-то темное горячей волной стало подниматься от самого низа живота — вверх по всему телу. Потом он резко повалил ее и попытался коленом раздвинуть ноги.

В одно мгновение наваждение рассеялось — Аня оттолкнула его, запахнула куртку и вскочила на ноги.

— Не надо, — сказала она жестко.

— Ты чего? — Вид у парня был совершенно ошалелый, глаза дурные. Аня усмехнулась. Он обхватил ее за ноги и попытался повалить на землю. — Сядь, слышишь, не дури, — бормотал он заплетающимся языком.

Аня уперлась одной рукой ему в плечо, второй спокойно, словно не раз уже так делала, защемила двумя пальцами нос и крепко сжала.

Он вскрикнул, отпустил ее ноги, вскочил.

— Дура! Идиотка! — Из глаз его потекли слезы.

— Я же сказала — не надо.

Парень грязно обругал ее и пошел в темноту.

У костра почти никого не осталось, только Ленка сидела напротив с тремя поклонниками. Они мешали друг другу, а Ленка их подначивала и стравливала.

Аня обогнула затухающее пламя, подошла к ним и, не присаживаясь, постояла немного.

Мальчишки несли такую откровенную жеребятину, что слушать было противно.

— Лен, я домой, — сказала Аня.

— Я тоже, — ответила Лена.

Утром они быстро собрались и вышли к машинам. Обратный путь студенты проделали без того энтузиазма, с которым они направлялись в колхоз. Может, устали за месяц работы, а может — от вчерашней попойки… Все были притихшие, помятые, сонные…

— Это и есть традиция? — спросила Аня.

— Наверное, — пожала плечами Лена.

Начался учебный год.

На третий день занятий после первой пары лекций, когда Аня с гурьбой студентов выходила из аудитории, неожиданно появился Николай. Сияя улыбкой, он пробился сквозь толпу, взял ее за руку и потащил в сторону.

Все прошедшие дни Аня ждала его. Сначала она надеялась, что он встретит ее на вокзале — ведь он не мог не знать, когда возвращается отряд. Все глаза проглядела, выискивая его в вокзальной толпе. Обиделась на Ленку, когда та сказала, что все нормально, обычное дело: картошка — одно, Москва — другое. И дома родителям что-то вяло рассказывала о колхозе, пересиливая желание убежать в ванную и зареветь в голос…

И вот теперь он появился и молча, буквально по-хозяйски хватает ее, словно свою собственность.

— Погоди, куда ты меня тащишь?

— Идем со мной, все узнаешь после.

— Куда? — спросила Аня, покорно следуя за ним.

— Отмечать.

— Что отмечать?

— Шеф одобрил все переработки, теперь — ни сучка, ни задоринки!

— Поздравляю, — сухо произнесла Аня.

— Не сердись, тебе не идет. Я только вчера вечером приехал в Москву, сидел пять дней у шефа на даче. Поехали отмечать!

— Ты с ума сошел — еще только одиннадцать!

— Одиннадцать — час волка. Самим правительством разрешено.

— Но у меня лекции…

— Перебьются без тебя. Никуда твои лекции не убегут. Еще пять лет лекций, все не высидишь.

Только сейчас Аня поняла, что он уже начал отмечать — до одиннадцати.

— А где ты отмечаешь?

— У меня в келье. Там уже народ ждет, я за тобой приехал.

Кельей он называл крохотную комнату в коммунальной квартире, которую снимал за небольшую плату. Сейчас войти в нее было почти немыслимо — набилось человек десять. На письменном столе неорганизованной кучкой стояли бутылки с пивом и водкой, дым висел пластами, открытое окно не помогало. Все говорили одновременно, не заботясь, слушают их или нет.

Николай вошел, выставил вперед Аню и гаркнул:

— Тихо! Знакомьтесь, Аня с первого курса исторического.

— Будущий Карамзин, — изрек бородатый парень, налил в рюмку водки и провозгласил: — За Аню с первого курса! — и заставил ее выпить.

Николай растолкал своих гостей, освободив для нее место на кровати, рядом с бородачом.

Аня села, чуть откинувшись на подушку в пестрой наволочке, и растерянно слушала обрывки разговоров и споров. Господи, какая же она темная, можно сказать, даже малограмотная.

— Кьеркегор, конечно, великий мыслитель, но зануда, и читать его тошно.

— А я отдам всего твоего Кьеркегора за одну работу Бахтина.