Читать книгу "НяпиZдинг Сэнсэе - Макс Фрай"

Борхес использовал литературу не по назначению, вот в чём дело.

То есть, не так даже. Борхес помог литературе вспомнить её подлинное назначение – быть мостом из пространства обыденности в пространство мифа, быть пищей, водой и компасом для тех, кого за каким-то чёртом занесло на этот мост, и теперь надо идти, вперед ли, назад ли, неважно, да и кто разберёт на этом мосту, что в какой стороне.

Я всё время невольно сверяю свою жизнь с текстами Борхеса, и это бывает очень забавно – думать: ага, вот, оказывается, каков Алеф. И вот как действует Заир. И прошлое, смотри-ка, действительно пластично, вот это уже изменилось, и вот это, и вот, и свидетели, бедняги, твердят прямо противоположное тому, что говорили десять лет назад.

Я уже знаю, почему человек, прочитавший тайное имя Бога на шкуре ягуара, не стал ничего менять. И почему для придуманного во сне так важно было шагнуть в огонь, чтобы узнать свою природу. И как появляются (действительно ведь появляются!) хрёниры. И как весь мир может стать Тлёном, хотя на практике это всё-таки слишком медленно происходит, и сдувается на полпути, потому что сила инерции велика, и надо больше стараться.

То есть, для меня все это теперь такая документальная проза. Увлекательное научно-популярное чтиво для самых маленьких на тему «Как устроено ВСЁ».

Поразительно всё же, насколько мощное влияние на меня оказало то, что выглядит как просто литература.

* * *

Кошка поймала птицу. Замучила, заиграла, искалечила, почти убила, прижала к сердцу мягкой, без когтей лапкой и вылизывает.

Этот мир полон любви.

* * *

Коэффициент уместности чьего-либо бытия вычисляется так: объем приносимой субъектом радости делится на объем приносимого субъектом горя (скуки, уныния, принуждения, страха и т. п.).

Мне интуитивно всегда это было ясно. Поэтому даже в худшие (особенно в худшие) времена мне удавалось выглядеть так, чтобы вызывать у прохожих хотя бы тень внутренней улыбки. И говорить так, чтобы смешить (с этим пунктом такая беда, что потом говоришь серьезно об очень серьезных вещах, а собеседники все равно ржут; но лучше уж так, чем наоборот).

В моих руках очень страшное оружие, данное мне от природы – дар убеждения. Особенно дар трагического убеждения. Если я буду страстно и вдохновенно рассказывать, что жизнь прекрасна, поверит примерно треть слушателей – те, кому этого вот прямо сейчас этого хочется. Если же я начну рассказывать, как все ужасно, мы все скоро сдохнем и попадём в ад, там нас съедят, и станет еще хуже, поверят вообще все. Довольно быстро. Самые жизнерадостные продержатся максимум четверть часа. Причем никто даже уши заткнуть не сможет – такова сила моего обаяния рассказчика. Проверено было не раз на самых отборных экземплярах оптимистов; к счастью, я давно в завязке. Вы не представляете, как вам повезло.

И тем более не представляете, как повезло мне. Потому что, похоже, времена, когда мне приходилось держать себя в руках и строго контролировать течение трагических потоков, миновали. Это больше не искушение, а скука смертная, нелепое, бессмысленное занятие – рассказывать, как все ужасно. Тем более, «все ужасно» – это всего лишь малая часть правды о жизни, озвучивать её, не упоминая о прочих аспектах, ещё и интеллектуально несостоятельно, фу.

Ну то есть, в качестве певца экзистенциального ужаса мне боле не блистать. И захочу – уже не получится.

Какое счастье.

* * *

Куда ни попаду, довольно быстро выясняется, что в этой куданипопаде я уже сижу, или как-нибудь очень удачно стою с кофе (порой в картонном стакане, но когда это меня останавливало) и сигаретой.

Вероятно, в Бардо всё будет выглядеть примерно так же: Гневные Божества пришлют смс – типа, щас-щас-щас, мы тут задержались, будем буквально через четверть часа, Милосердные Божества позвонят и спросят: а ты где вообще? А это где?.. А?! Ойййй!

И я стану сидеть в пустоте, и в одной руке у меня будет череп с кофе (из местного автомата, мелочь для которого знающие люди всегда старались брать с собой на тот свет, и даже специально сочинили жадину-Харона, чтобы родичи монетки не экономили), а в другой – дымящаяся сигарета. Какое-то время спустя, так никого и не дождавшись, я докурю, допью кофе и, вероятно, воскресну. И уж тогда – берегитесь!

Л

Люди крайне редко, очень эпизодически осознают, что живы.

И даже понятно, почему. Защитный механизм психики не дает условно нормальному человеку задумываться о смерти. Все как бы знают (теоретически), что смертны, но без глубокого осмысления, на поверхности – ну, пока могут себе позволить. То есть, пока совсем близко не подойдет.

На первый взгляд, очень милосердный механизм.

Но у этой защиты есть обратная сторона: острое ощущение жизни тоже гасится. Тоже становится поверхностным теоретическим знанием – ну жив я, ачотакова, все живы, хочешь жить, умей вертеться, не полижешь – не укусишь etc.

И вот это, конечно, полный крах божественного замысла на отдельно взятом участке.

М

Маленькая белая кошка может часами сидеть на балконных перилах в том месте, где они заканчиваются. И дальше в более-менее доступном пространстве – только гладкая стена. Ни подоконника, ни соседнего балкона, ни дерева – ничего вообще.

Всё-таки маленькая белая кошка настоящий художник: сидит на самом краю доступного, смотрит в недоступное. Все бы так.

Я тоже сижу на краю доступного, смотрю в недоступное, чего увижу – записываю, чего не увижу, не записываю, все просто.

А когда не вижу ничего, продвигаюсь ещё на шаг вперед. И опять вижу что-нибудь.

Главное, чтобы маленькая белая кошка не пыталась повторить этот фокус в домашних условиях.

* * *

Меж тем, совершенно не имеет значения пресловутое «что хотел сказать автор?»

Насколько внятно у него получилось высказаться – это значение имеет, конечно. Но, честно говоря, невеликое.

По большому счёту, важно только одно: изменил ли автор мир. И если да, то в какую сторону. Это единственный из «вопросов литературы», который занимает меня.

(Тут следует заметить, что некоторые небольшие перемены происходят всегда, или почти, и фишка, в общем, не столько в масштабах, сколько в векторе.)

* * *

Мне в детстве родители подсунули в воспитательных целях чью-то народную сказку про лентяя, который так всех достал своим бездельем, что жители деревни решили от него избавиться и повезли вешать. А навстречу добрая барыня. Спросила, в чём дело, пожалела лентяя, сказала: «не губите живую душу, у меня полный амбар старых сухарей, везите его туда, пусть лежит там, размачивает сухари в воде и ест». «Это что же получается, – сказал лентяй, – каждый божий день сухари в воде размачивать? Нет уж, везите вешать.»