Читать книгу "Клинок Минотавра - Екатерина Лесина"

Зеленые оливки, миндалем фаршированные.

Что там еще положено обывателям любить?

Иван дернул себя за волосы, велев успокоиться. И работал он, порой урабатываясь до состояния немоты, когда хотелось лечь и лежать, не шевелиться. И тогда Машка обижалась, что он не слушает ее. А Иван действительно не слушал.

Сам виноват.

Вот и нашла другого, который…

…И вновь я мыслями вернулась к первой нашей встрече. И к собственному побегу, который был ребячеством, иначе не назовешь. Но тогда меня захлестнули чувства, и я напрочь утратила способность мыслить здраво. Я же рассказывала тебе, сколь тяжко переношу ссоры? А та была грандиозна. Смешно. Сейчас я не помню, из-за чего эта ссора возникла. Верно, между нами вновь накопились противоречия, вот и вспыхнули, точно хворост…

Машка и вправду вспыхивала. Порой из-за слова, сказанного или, напротив, несказанного. Взгляда. Собственной надуманной обиды, возникшей на пустом месте.

Пороховой характер.

Страстная натура… про характер – это Иван придумал. А натура – ее слова.

…И я бежала, не видя перед собой дороги. Иван же остался на даче, помню, бросил, чтобы, как набегаюсь, возвращалась. Он знал, что деваться мне некуда. А я летела, не разбирая дороги, желая одного – оказаться за тысячи километров от этой убогой деревушки. И я налетела на тебя, а ты, придержав меня, спросил, что такая прекрасная девушка делает в одиночестве? Мне же неуклюжий этот комплимент показался едва ли не издевательством. И я тебе нахамила. Господи, я вспоминаю слова, сказанные в запале, и горю от стыда. Я готова вновь и вновь умолять тебя о прощении, хотя знаю совершенно точно: ты уже простил меня. И наверное, ты прав, та встреча – это знак судьбы, что мы с тобой связаны. Я была слепа и отвернулась от этого знака. Ты же не посмел настаивать. Но с дороги не свернуть, и мы встретились вновь, чтобы осознать, что созданы друг для друга…

Иван с мазохистским наслаждением читал и перечитывал письма. Он распечатал их и мял тонкие, пахнущие краской листы. Скатывал в шары, а шары отправлял по полу гулять, потом собирал и вновь читал, уже с ручкой, подчеркивая отдельные фразы.

И когда ревность, злость отступили, кое-что стало очевидным.

Иллария на звонок ответила.

– Ты знаешь, который час? – сиплый недовольный голос. И со сна она, должно быть, выглядит еще более некрасивой, чем обычно.

– Нет.

– Полшестого утра, Иван. Нормальные люди в это время спят.

– Я ненормальный.

– Это я уже поняла, – в трубку было слышно, как она зевает. – Что случилось?

– Приезжай.

– Прямо сейчас?

– Да. И поесть с собой захвати. А я кофе сварю. Ты кофе любишь?

Вздох. И признание:

– Кофе я люблю. Но ты не наглей, ясно?

Она появилась спустя час, и весь этот час Иван не находил себе места.

– Если окажется, что тебе просто скучно стало или пожрать захотелось, – Иллария, балансируя на одной ноге, стаскивала туфли, – я тебя ударю. Нет, Иван, честное слово, ударю. Сковородкой.

Сковородку она держала в руке.

– Легкая, – Иван ее забрал. И пакет тоже.

– Блинчики жарить буду, раз уж разбудил. С меня блинчики, с тебя кофе и рассказ. И постарайся, чтобы я поняла, что приехала не зря.

Помимо сковородки Иллария привезла серый фартук и косынку, которую повязала поверх волос. Пакеты с молоком. Яйца. Муку. Ветчину в вакуумной упаковке и сыр «Российский». Иван такой с детства любил, он сел за стол, подвинув к себе сыр, который не резал, отколупывал по крошкам.

– Бить тебя по рукам некому, – Иллария взбивала яйца венчиком, хмурая, раздраженная, но все равно какая-то странно домашняя.

А Машка утверждала, что кухня – средство закабалить женщину. Машка предпочитала полуфабрикаты, а еще лучше – рестораны. Все повод показаться на людях, а Иван от людей уставал. Он, по Машкиному мнению, походил на улитку, которая упорно прячется в хрупком своем домике, не желая видеть, что творится во внешнем мире.

Человек-улитка.

Так оно и есть.

Иллария такая же…

…Она моя подруга, но иногда я ее совершенно не понимаю. Знаешь, удивительно, до чего легко мне обсуждать с тобой иных людей. Я словно смотрю на них свежим глазом и сама удивляюсь тому, как не видела очевидного. Она – типичная хищница, которая притворяется другом, пожалуй, и сама верит в дружбу, тогда как ясно, что движет ею исключительно выгода. Иллария пытается не просто зацепиться в этом городе, но стать независимой, сама себя загоняя в финансовую кабалу. Она только и живет работой, не представляя иного. Вернее, она пробовала это иное, и хотя рассказы ее были скупы, я прекрасно осознаю, кем она была – банальнейшей содержанкой. Отсюда ее патологическая страсть к тому, что она называет финансовой свободой.

Содержанка, значит. Бывшая модель с неудачной карьерой, которая, вероятно, поняла, что в жизни не достигнет подиумных высот, но лишь растратит на подъеме к вершине остатки здоровья. И когда подвернулся альтернативный вариант, Иллария воспользовалась удачей.

Верно, тогда ей это казалось удачей. Но потом что-то случилось такое, что сделало ее злой, недоверчивой.

…Думающей исключительно о себе. И поверишь, порой в ее взгляде я видела холодный расчет. Иллария называет себя моей подругой, но на деле ей просто удобно было пользоваться. Когда она сбежала от своего хозяина – а я согласна с тобой, что весьма часто подобные отношения сходятся именно к этой схеме, где один владеет другим, – Иллария осталась практически голой, босой и без образования. Она была никому не нужна. И мне пришлось вытаскивать ее из глубочайшей депрессии, в которую она впала. Я делала это, не задумываясь о том, к чему приведет такая доброта. И теперь мне кажется, что Иллария и вправду чувствует себя обязанной, но долг этот моральный, как и иные долги, несказанно тяготят ее. Вот она и пытается по-своему участвовать в моей жизни. И я принимала это участие, не замечая, в какую ловушку оно меня загоняет.

– Слушай, – Иллария ловко стряхивала блинчики на тарелку. – Ты на меня так смотришь, что мне просто-напросто неуютно.

– Он знает, как ты выглядишь, – сказал Иван, потянувшись к блину.

– Что?

– Ты ведь свою фотку выставляла?

– Да.

– Блин горит.

– Твою ж… – она сдернула сковородку с огня. – Иван, какого хрена…

– Никакого. Я взломал Машкину почту. Сейчас, – Иван поднялся и вышел. Вернулся с мятой стопкой листов. – Вот… только предупреждаю, читать будет неприятно.

Иллария вытерла пальцы о фартук. Листы приняла и устроилась на диванчике – а Машка его не любила, полагая, что кухня – не самое подходящее место для дивана. Лара читала быстро, пробегая глазами по строкам, то морщась, то болезненно кривясь.