Читать книгу "Горизонт края света - Николай Семченко"

Но не таков был Атласов, чтобы отказаться от долгожданного похода на Камчатку. И задумал он хитрость. Велел привести к себе аманатов – нескольких юкагирских и чукотских князьков. Их держали в остроге под залог уплаты дани. С почётом усадил Атласов туземцев за стол, велел поставить вкусное угощенье, браги каждому в чарку налил. И стал толмач переводить речь приказного:

– Знаю, ранешние управители Анадырского худо обращались с вашими родичами. Знаю, перевёлся соболёк на Чукотчине, и потому возросли ясачные недоимки…

Согласно кивнул князец Ома – знатный воин и знаменитый охотник. Другие князцы подобострастно повторили его движение.

– Прознали мы о богатой реке Камчатке, – продолжал Атласов. – Знаем, иного там пушнины. Казаки хотят отправиться в ту землицу на проведыванье. Приглашаем и людей ваших родов отправиться с нами. На новых угодьях охота будет удачной, и тогда вы сумеете заплатить дань государю-батюшке. Кроме того, разрешу вам охотиться на Камчатке бессрочно…

И снова кивнул Ома, и радостно заулыбались другие князьки.

– От вас требуется выделить для похода шестьдесят самых лучших воинов и охотников, – осторожно, но твёрдо сказал Атласов. – Вернутся они с хорошей добычей. Обещаю возместить юкагирам и чукчам всё, что несправедливо у них отобрали, – дадим бисеру цветного, ножи стальные. Если согласны со мной, то отпущу вас из аманатов, на Камчатку возьму…

Даже не шелохнулся в ответ Ома, застыло маской его коричневое лицо, и радостно зацокавшие было языками, смолкли другие князцы. Тотчас исправил Атласов ошибку: вспомнив о гордом характере своего заложника, торжественно обратился к нему:

– Великий воин и доблестный князь юкагиров Ома! Всему краю чукотскому известны твоя мудрость и охотничья ловкость. Тебя особо приглашаем поохотиться с нами – добудешь столько соболей, сколько смогут унести твои воины. Ценим мы в тебе смелость и благородное сердце: станешь охранять отряд от вероломных камчадалов, ежели, паче чаяния, нападут они на нас…

Просветлело лицо Омы, по душе пришлись ему лестные слова, и отправился он послом к Канмамутею, чтобы уговорить заносчивого сродственника пойти на мировую и распустить чукотское войско. И скоро вернулся с хорошей вестью: чукчи пошли-таки на уступки. Ома привёл с собой шестьдесят своих крепких соплеменников, готовых преодолеть любые невзгоды дальнего пути.

Теперь Атласов не боялся оставить Анадырское зимовье под охраной горстки казаков: юкагиры, отправившиеся с ним, были своего рода заложниками – случись что худое с крепостью, не миновать им крутой расправы.

Отряд русских казаков состоял из шестидесяти пяти человек. И когда перешли они через горы, загнав не одного оленя, когда, наконец, подъехали к морским торосам в устье Пенжины-реки, впервые приблазнилась Атласову шаманка. Никто не видал её, кроме него, и, чтобы не пугать казаков, Владимир Владимирович никому ничего о видении не сказал.

Однако служивый Яшка Волокита, прячась от товарищей, вдруг начал подолгу бродить в тундре один. Впервые заметили за ним эту блажь в Каменном острожке, где жили береговые коряки. Взгляд у парня – тоскливый, повадки – шалые: будто ждёт чего-то, так и рыщет взглядом, так и рыщет…

– Ты чего это, молодец? Вроде не в себе? – забеспокоился Атласов. – Что сделалось-приключилось?

– Ему, должно, шаманка блазнится, – заметил бывалый казак Потап Серюков. – Это болезнь от нездорового воздуха. Креститься нужно, псалмы читать, из пищалей палить, топорищем ту ведьмовку рубить надобно. Сдашься – зачарует, а потом заморозит да в снег закопает…

Серюкову Атласов верил. Потап знал и обычаи туземцев, и предания их старины. Яшку Волокиту стращали адом, несмываемым грехом, и он вроде перестал думать о красавице-шаманке. А в Окланском острожке и вовсе забыл о ней, охаживая вдовых эвенских баб. По камчатскому обычаю с них нужно было снять некий грех. Любая вдовица, желающая выйти замуж второй раз, нуждалась во вхождении в телесную связь с грехоснимателем. Эвены, однако, считали это запретным, недостойным мужчины делом, и женщины искали снимателей греха за немалую плату. Казакам же всё было нипочем.

Некоторые обычаи аборигенов и того удивительнее были. Как-то Атласова разбудили громкие крики. Спросонья он зло сверкнул глазами:

– Чего людишки орут?

Заскочил в юрту Олёшка Пещера, шустрый в движениях, забасил:

– Батюшки, светы, туземцы лису палками насмерть забили! Шкуру не хотят снимать. Нечистая, говорят.

– Мухоморов, что ли, нажрались?[26]– вскипел Атласов. Со сна он бывал дурным. Вскочил, подпоясался мечом-складенцем. – Толку в мехах не знают! Соболя здесь нет, так хотя бы в лисах понимали…

На выходе из юрты к нему подскочил старик в большом, закрывавшем глаза малахае, что-то залопотал, размахивая руками. Толмач перевёл:

– Сказывает, что-де лисовей этот дурно пахнет и с гор диаволовых огнедышащих пришёл. Дескать, огнём и дымом от него несёт! Дух, молвит, это нечистый…

Атласов, усмехнувшись, небрежно отодвинул старика, взглянул на лисовея. Ох, и красив зверь! Мех так и горит огнем, переливается в лучах тусклого солнца – поневоле глаза прижмуришь. Почему же эвены не добывают этих зверей, что за предрассудки? До прихода русских местные сидельцы на лисиц не охотились, и они, не опасаясь людей, перекочевывали зимой с Чукотчины в устье Пенжины-реки стаями. Пищи для них тут было вдосталь. Собаки по неизвестной причине лис не хватали, и те, не опасаясь, лезли к ним в кормушки. Коряки запросто били их палками, но применения меху не находили: лисья шкура казалась им недостаточно прочной – не в пример оленьей, изнашивалась быстро. Так что без особых проблем Атласов обложил каменских и окланских туземцев ясаком из красных лис. Те даже удивлялись: что, мол, за ценность такую мельгытанги в них видят?

Подняв лисовея за хвост и встряхивая его, Атласов втолковывал корякам:

– Призвал я вас под государеву самодержавную руку ласкою и приветом. Будете посылать ему ясак вот этими зверьми! Товары за них получите – ножи, и топоры, и пальмы. А поскольку железо у вас не родится, а у нас надобность в мехах имеется, то и будем друг другом поняты…

Рядом хмельной со вчерашнего дня Потап Серюков дыхнул в лицо перегаром:

– Строже с имя надо, строже!

Атласов недовольно хыркнул:

– Не твоего ума дело! Сам знаю, где жестокостью, а где ласкою брать…

Голова болела, его слегка мутило. «Надо бы оставить самогона на случай простуды, – подумал, – а излишки вылить. Вред один от дьявольской водицы…»

Прежде, на сибирских реках Амга и Татта, он нещадным боем истреблял самогонщиков. Воеводе Петру Зиновьеву жалобы сыпались, что-де лихо Атласов разбивает посуду у пьяниц, и добро бы сам не пил – тоже не без греха!

В камчатском походе Владимир Владимирович, случалось, подавал пример разгулами. Но решения у него порой случались внезапно, и, не сказав ни слова никому, он пошёл по юртам, где столовались казаки: