Читать книгу "Последний заезд - Кен Баббс"

— Ладно, ладно. С Гласс-Бьют. Но никто не знает, как он сюда попал. Если ты еще не понял, Нашвилл, Сандаун держится мнения, что этот стул дает сидящему какую-то особую силу.

Из кучи вырвался один мальчишка, вскарабкался в быстром потоке и шлепнулся коричневым задом в зеленую ложбинку. Там, к моему изумлению, он принялся орать и лопотать как сумасшедший.

— Какую силу? — спросил я. — Способность галдеть?

— Понимать Языки, — сказал индеец.

— Ко-Шар — Дух Правды, — сказал Джордж.

— Текучей Правды, — поправил индеец.

— Индейцы верят, что ты можешь расслышать его в бормотании реки, если подольше послушать.

— Услышишь, как он говорит правду, — Сандаун сделался почти многословным, когда коснулись этой темы.

Джордж был словоохотлив, как всегда.

— Они утверждают, что если будешь там сидеть и бормотать вместе с рекой, то в конце концов тоже выскажешь правду — если сумеешь просидеть там и болтать достаточно долго. А это на троне Ко-Шара не так уж легко.

Я понял, что он имеет в виду. Лопотание и ор в скользком седле мешали парню удерживать равновесие. Он не мог усидеть под напором воды. С криком отчаяния он скатился в кучу мелюзги, бултыхавшейся внизу. Глядя на них, Луиза покачала головой.

— Хватит вам про этот дурацкий камень. Шутовской трон — вот про что вы говорите, и я лично от этого скучаю. Побожитесь мне оба, что в этом году валять дурака там будут другие несмышленыши. Теперь их очередь, вам не кажется?

Джордж захохотал. Сандаун молча смотрел на камень.

— Обещайте сию же секунду, оба! Поклянитесь, что оставите чертов камень в покое, или я на вас такую луизианскую напасть напущу, что вам все кишки сожжет, как красные муравьи.

Жестом, пригодным на все случаи жизни, оба подняли ладони. Луиза, кажется, была удовлетворена.

— Хорошо. Теперь, большие мальчики, отправляйтесь по своим делам. А я подожду здесь в теньке. Мне удобно на этой старой кляче. И место приятное — смотреть, как голые дети балуются в воде, а не старые уроды.

Джордж засмеялся и бросил поводья, чтобы мерин мог попастись на прибрежной траве. Луиза полулежала на крупе, покрытом одеялом, как дама на диване. Я отвязал свою скатанную постель, приторочил ее к седлу Сандауна, а Стоунуолла привязал к иве, чтобы он угостился диким шпинатом. Сандаун повел своего коня без спешки. Похоже было, шумный индейский лагерь привлекает его не больше, чем Луизу. На всем нашем долгом, медленном пути Джордж поддразнивал его этим, но индеец не сказал ни слова.

Семья жены Сандауна поставила вигвам на дальней стороне круга, у задней ограды. Вигвам, покрытый бизоньими шкурами, был расписан сценами боев и охоты, кое-где очень старыми, кое-где свежими, яркими. Сцены были все вперемешку. Древние фигурки-палочки стреляли из винтовок в синемундирных кавалеристов; свирепый воин держал в правой руке окровавленный томагавк, а в левой Библию; воины в набедренных повязках с заднего сиденья парового автомобиля метали стрелы в давно исчезнувшее стадо бизонов. Мое знакомство с вигвамной живописью прервал смех Джорджа.

— Чего ты ждешь, Заходящее Солнце, хи-хи-хи? Ты главный нынче на дворе твоем на птичьем. Входи, дай им на тебя полюбоваться.

— Мне надо заняться лошадью.

Сандаун отвязал свою постель от седла и положил возле откидной двери вигвама. Я бросил свою рядом.

Потом он снял седло и заботливо поместил его на брикет соломы. Потом привязал повод к рожку седла и высыпал полную торбу зерна на землю. Джордж все время посмеивался над медлительностью товарища.

— Ты отчего не решаешься, Сандаун? Там, по-моему, все мирно по сравнению с соседями. Может, дома никого. Может, родня твоя поднялась и ушла, зная, как ты не любишь общество.

Сандаун не реагировал на его подначки. Он поднял ладонь и нырнул в вигвам. Дверь закрылась за ним, как страница книги.

Но на этом глава не закончилась. Через две-три секунды в вигваме раздался оглушительный хор жалоб. Собаки, младенцы и женщины — все высказывали свое недовольство одновременно. Сандаун выскочил из двери как испуганный койот. На этот раз его ладонь была приставлена к уху, но ухо обращено не к бушующему вигваму.

— Вы слышите? — спросил он, прищуренными глазами глядя на ограду.

— Слышим ли, как тебя радостно приветствовали? — сказал Джордж — Тут только глухой не услышит.

— Нет. В той стороне. Я слышу колокольчики. Рождественские колокольчики.

Я не понял, о чем он говорит, и посмотрел на изгородь. Там собралось две кучки людей — с нашей стороны изгороди индейцы, с той — ковбои. Мне не было видно, чем они так заинтересовались, но в шуме индейского лагеря и мычании скота я расслышал неожиданный звон санных бубенцов. Сандаун зашагал туда.

— Это двоюродный брат Монтаник. Он наехал на ограду, которую построили поперек дороги.

Джордж поспешил следом за ним.

— Пастору Монтанику помощь вряд ли понадобится, и на самом деле он никакой не двоюродный. Просто надеешься избежать объятий настоящей своей семьи.

— Нет. Я надеюсь выпрямить мой пенс.

Я пошел за ними, предполагая, что это какой-то индейский эвфемизм, в смысле «поднять своего дурака».

Когда мы подошли к зрителям, я увидел, что один столб изгороди выдернут из земли и рядом валяются поперечные жерди. Судя по налипшей на столб земле, он был вкопан почти на метр. Я огляделся: интересно, какой рычаг и какую точку опоры использовали, чтобы извлечь столб? В это время обе кучки зрителей вдруг расступились, и моим глазам предстало поразительное зрелище.

Бренча бубенчиками, в проем проехал фургон с пустыми постромками. Обычный деревянный четырехколесный грузовой фургон, какие и сейчас иногда увидишь на товарных дворах, — но выглядел он отнюдь не обычно. Весь экипаж был расписан картинками библейского содержания. На спинке сиденья был изображен кит, выплевывающий Иону. На борту ангелы и крылатые лошади кружили над туземной сценой Рождества. Малютка Иисус сидел, словно аршин проглотив, на чернохвостом олене с добрыми глазами; три волхва в головных уборах из перьев ехали на пегих лошадках. Все колеса, кроме сломанного запасного, были украшены перьями и лентами, заплетенными в спицы. Такую вещь мог наскоро соорудить Иезекииль после видения колес в колесах.

Но самым удивительным в этом бряцающем алтаре было то, как я уже упомянул, что двигался он без помощи лошадей. Или мулов, или волов, или каких-либо иных тягловых животных. Не было даже дышла, чтобы припрячь животное!

Пока я ломал голову над этой загадкой, показался наконец и сам владелец перевозочного средства — он шел возле заднего угла в сопровождении хромого старого койота. Человек был возраста неопределенного, формы и цвета картофелины. Одет при этом в подробнейший индейский наряд, равных которому я еще не видел, — от головного убора из орлиных перьев до мокасин из оленьей кожи. Лента на лбу была с бисером, жилет — с бисером, кожаные штаны — с бисером. Ожерелье из четырех ниток свисало до самого картофельного живота; красные бусины в нем перемежались с белыми трубками. Эти трубки, как я позже выяснил, были вываренными хребтами редкого морского ежа и очень ценились. Среди всего этого индейского великолепия выделялось одно маленькое ювелирное изделие — серебряное распятие на изящной цепочке.