Читать книгу "А жизнь была совсем хорошая... - Мария Метлицкая"

– Не-ет! Так не пойдет! С собой забирайте! Или в приют какой! Я с ним не останусь! Хоть стреляйте – не останусь! Хоть на куски режьте! Я же ни кашу сварить, ни пеленки сменить… Да и гадит же он! Говном гадит! – продолжала возмущаться Клавка.

Врач, пожилой мужчина с очень интеллигентным и усталым лицом, вдруг гаркнул – совсем по-простому:

– А ну замолчи! Не останется она, видите ли. Цаца какая! Останешься. И как миленькая. И кашу сваришь, и ссанье постираешь. Ишь, барыня нашлась! И дорогу дай! А то подруга твоя здесь и окочурится. Прямо на пороге. – И решительно отодвинул растерянную Клавку с прохода и под руки вывел плачущую от боли Нину.

Боль была такая, что Нина даже не сопротивлялась – дотерпела, как говорится. Даже к Котику на прощанье рванулась слабовато – врач ее удержал. Аппендицит вырезали, слава богу, до плохого не дошло. Нина рвалась домой – как там, что? Накормлен ли Котик? Клавка такая хозяйка… Кашу сварить не умеет! Не мокрый ли? Клавка брезгливая до жути, сменит ли пеленки? А постирать и погладить? Сердце болело… Из больницы ушла на четвертый день, под расписку. Взяла такси и рванула домой. Приезжает, сердце рвется, колотится – сейчас из груди выскочит. Взбежала по лестнице, как девочка.

Дверь открыла, а там… Идиллия! Клавка Котика на руках держит и песенку поет.

– Баю-баю! Сладенький мой. Малюсенький. Спи, отрава ты моя! Спи, родименький. Спи, говнюк.

Нина на пороге так и рухнула – от слабости и умиления. А Клавка, увидев ее, покраснела как рак и засмущалась.

– Явилась не запылилась! И что мы без вас тут? С голоду помираем? Обоссанные лежим? Негуляные?

И правда – в комнате чистота, пеленки проглаженные стопочкой, бутылочки чистые, кашка сварена – жиденькая, манная. Как положено. И яблочко потерто в мисочке. Чудеса! Нина тогда подруге чуть ноги не целовала. Вот с тех пор Клавка Котика и полюбила. Жить без него не могла. С работы – к Котику. Почти каждый день. Ну, или – через. День к Котику, день к Ашотику. По расписанию. И игрушки таскала, и продукты полезные. А летом в деревню отвезла, под Кимры. К сестре двоюродной. Чтобы Котик окреп на воздухе и сил поднабрался.

Качала Котика и говорила:

– И зачем нам папка? Да, Котик? Не нужен нам никакой папка! Козел дурацкий! Все у Котика есть. И матроска, и шубка цигейковая. И шапочка с сапожками. И машинки, и мячики. И яблочки с мандаринками. Все у нашего Котика – хоть залейся! И зачем нам папка-дурак? Когда есть мамки – целых две! Нинка-дурында и мама Клава – серьезная женщина…

Нина Клавку не ревновала, потому что жалела. Знала, что детей у Клавки не будет – никогда. И еще поняла – если что-то вложишь, то тогда и любовь. А без труда и забот, тревоги и ответственности сердцем не прикипишь. Клавке хватило четырех дней – может, самых тяжелых в ее жизни. И самых счастливых. Потому, что она была нужна. Необходима просто. Без нее бы не справились. А это и есть самое большое человеческое счастье.

* * *

Но такая тоска… Такое одиночество! Какая там свобода, о которой говорила верная Клавка! Не нужна ей такая свобода, не нужна. Она подносила к носу Котиковы маечки и рубашечки и… Вдыхала родной запах. И тут же, конечно, в слезы. Правильно говорила мама: «Ты, Нинка, плакса-вакса». Чуть что – сразу нос набухал, предательски краснел, краснели и опухали глаза – в общем, видок еще тот! И так ведь не красавица. А поплакать Нина любила, правда. Над книжкой про человеческую судьбу-злодейку, под фильм жалостливый, под песню про несчастную любовь и одиночество. Поплачет, носом распухшим пошмыгает – и вроде полегче. Отпускает. «Со слезьми и тоска вымывается, – тоже мамины слова. – Поплачь, дочка, пошмыгай».

И сон не шел – без родного Котикова дыхания рядом. Встала среди ночи, выпила чаю, посмотрела в окно. Жарко. Даже ночью душно. Слава богу, Котик сейчас в лесу. Окна в комнату открыты, и веет свежей, лесной прохладой. Елками пахнет, травой. А завтра пойдут на речку! Теплый песочек, прозрачная, веселая вода… Господи! А вдруг воспитательница за Котиком не уследит? Вдруг бросится Котик в прохладную воду и захлебнется? Дыхание перехватит, и пойдет он ко дну, лупя по тугой воде тоненькими ручками? И закричать не сможет – испуг горло перехватит! Боже, ужас-то какой! А воспитательница и не заметит сначала – она одна, а детишек куча. Поймет только, когда пересчитывать начнет. А Котика уже не будет! Не будет ее Котика! И Нина завыла в голос. Нет, к черту эту дачу! К черту этот воздух, лес и прохладную речку. Завтра же отпрошусь и рвану в это Пестово и заберу Котика. Пусть в городе в сад ходит. Пусть жара, духота, но… зато ничего с ним не случится. И в лесу не отстанет и не заблудится, и в речке не утонет. Господи! А еще ведь ягоды! Нина вспомнила про бузину и волчью ягоду. Вспомнила, как однажды в ее далеком детстве в деревне у отцовой родни кто-то из детей съел несколько ягод и… Хоронили девочку в розовом сатиновом гробике. На всю жизнь Нина запомнила этот гробик, похожий на кремовое пирожное, и девочку Надю в гробу – беленькую, с большим голубым бантом в волосах.

А мухоморы? А осы, от укуса которых можно сразу раздуться и умереть? А змеи, наконец? Божечки мои! Завтра, нет, это уже сегодня, дотерпеть бы до шести утра, на первое метро и – на вокзал! Схватить скорее Котика, прижать к себе! Целовать его теплую макушку, вдыхать его родной запах и… Быть самой счастливой на свете. Потому что рядом ее сынок! Чуть успокоившись – ночью не страшны Котику лесные звери, насекомые и ядовитые ягоды, ночью детей не водят на речку и в лес, – она наконец уснула.

Проснулась в десять утра – вот тебе и материнское сердце! Так стало стыдно, что бросилась одеваться – никаких чаев и никаких бутербродов! На вокзал! У двери ее настиг телефонный звонок. Схватила трубку – вдруг из садика? Нет, сонная Клавка. Как всегда, со своими дурацкими шуточками – типа, как провела первую свободную ночь? В одиночестве?

Нина раскричалась:

– Дура ты, ей-богу! И вообще отстань! Некогда мне, убегаю!

– Куда? – удивилась Клавка.

– В Пестово. К Котику, – отрывисто и нехотя объяснила Нина.

– Что-то случилось? – В голосе подруги явная тревога.

Нина смутилась.

– Пока нет.

– Что значит – «пока»? – прицепилась настырная Клавка.

– Ну, пока, – растерялась Нина.

И тут же, не ожидая критики и оскорблений, затараторила:

– Пока! А дальше – все может быть! И гадюки ядовитые, и пчелы! И ягоды волчьи! И мухоморы! И омуты в реке! А если он потеряется? Заблудится если? Кто вот будет его искать? Кому до него будет дело?

Клавка молчала, переваривая информацию. А когда переварила, заорала, как сумасшедшая:

– Ну ты и кретинка! Совсем полоумная! Какие звери, твою мать? Какие мухоморы? Какие омуты, придурочная! Там на десять ребятенков две воспитательницы и нянечка. Дневная и ночная! И еще – медсестра, врач, плотник, физрук, начальник, куча поваров и еще черт его знает кто! Кому до твоего Котика нет дела? Кто в тюрьму захочет, если ребенок потонет или отравится? Ты что, совсем с ума съехала? Совсем рассудок потеряла?