Читать книгу "Мастер игры в го - Ясунари Кавабата"

Мастеру Сюсаю прислал поздравительную телеграмму доктор Дюбаль, который когда-то изучал го в Японии и увез в Германию прозвище «немецкий Хони-нобо». Утром в газете появилось фото: оба партнера читают поздравление доктора.

Запись хода пришлась на 88-й ход белых, поэтому секретарь Ассоциации Явата быстро проговорил:

— Сэнсэй, юбилейный ход![27]

Мастер выглядел похудевшим, хотя казалось, что и щекам его, и шее уже некуда было худеть, но с того жаркого дня 16 июля он чувствовал себя бодро. В таких случаях говорят «кости да кожа — духу легче воспарить».

Никто не ожидал, что через пять дней мы увидим его прикованным к постели.

Впрочем, когда черные сделали 83-й ход, Сюсай вдруг вскочил, будто потерял терпение. Видимо, ему нужна была разрядка от усталости. 12.27, время обеда, но мастер впервые так встал из-за доски: словно оттолкнул ее.

23

— Я изо всех сил молилась богам, чтобы он не заболел, но, видно, веры не хватило, — сказала мне жена Сюсая утром 5 августа. — Так боялась, что он заболеет. Наверное, слишком боялась — вот и вышло все наоборот… Теперь только на богов надежда… — добавила она.

Мое внимание — внимание любопытного журналиста — было всецело приковано к герою матча —<Сюсаю. И когда я услышал слова его многолетней спутницы, они прозвучали настолько для меня неожиданно, что я не нашелся что сказать.

Вероятно, напряженная атмосфера, в которой пребывали участники матча, обострила хроническую болезнь мастера — он давно уже чувствовал боль в груди, но никому об этом не говорил.

Со 2 августа на его лице появились отеки, заболела грудь.

По регламенту 5 августа было игровым днем, но игра продолжалась всего 2 часа. Рано утром Сюсая должен был осмотреть врач.

— Врач? — спросил мастер и, когда услышал, что тот ушел по срочному вызову в поселок Сэнгокухара, добавил: — В таком случае начнем.

Усевшись за доску, мастер спокойно взял в руки чашку и принялся пить теплый чай. Потом сел прямо, сцепил руки и положил их на колени. Как всегда, его поза была исполнена достоинства, но на лице промелькнуло выражение, какое бывает у ребенка, готового расплакаться, если ему в чем-то откажут: напряженно выпяченные губы, распухшие щеки и веки.

Игра началась почти вовремя — в 10.17 утра. Как уже нередко бывало, утренний туман сменился проливным дождем, но вскоре небо посветлело.

Распечатали записанный 68-й ход белых. Отакэ сделал 89-й ход в 10.40, а вот 90-й ход белых задержался. Миновал полдень, приближалась половина первого, а ход еще не был сделан. Раздумья длились 2 часа 7 минут — мастер думал, превозмогая боль. За все это время он ни разу не шевельнулся. Вдруг все спохватились, что пора обедать.

Вместо часа, как обычно, обед продолжался два часа — мастера осматривал врач.

Отакэ тоже плохо себя чувствовал — он рассказывал, что принял три лекарства подряд и выпил сосудорасширяющее. В какой-то момент Отакэ потерял за доской сознание и упал.

— Кровь совсем в мозг не поступает… Так бывает, когда плохо идет игра или попадаешь в цейтнот, когда скверно себя чувствуешь или когда то, другое и третье навалятся все сразу.

О болезни мастера он сказал так: «Я вообще-то не хотел играть, но сэнсэй заявил, что продолжит игру во что бы то ни стало».

После обеда перед возвращением в игровой зал Сюсай придумал наконец ход, который надо было записать. Когда Отакэ зашел проведать его и сказал: «Сэнсэй, должно быть, очень устал», мастер неожиданно сказал: «Я слишком требователен. Прошу извинить меня».

Игру возобновлять не стали.

В разговоре с заведующим отделом науки и искусства нашей газеты Кумэ Macao мастер, потирая грудь, сказал:

— Лицо распухло — полбеды, главное — вот здесь что-то неладно. То дыхание перехватывает, то сердце начинает колотиться, то что-то мешает в груди… Мне нравится думать, что я по-прежнему молод, лет в пятьдесят я почувствовал свой возраст.

— Дух побеждает годы, — сказал Кумэ.

— Сэнсэй, я тоже почувствовал свой возраст, а ведь мне всего тридцать, — сказал Отакэ.

— Рановато, — ответил мастер.

Мастер какое-то время посидел в комнате отдыха вместе с Кумэ и другими гостями и рассказал старую историю о том, как в молодости приехал в Кобэ и во время экскурсии на военный корабль впервые в жизни увидел электрическую лампочку.

Затем встал и со смехом сказал:

— Врач запретил мне бильярд. Может быть, сыграем немного в сёги?

Хотя мастер говорил «немного», дело обычно затягивалось. В тот день Кумэ сказал рвавшемуся в бой мастеру:

— Сыграем лучше в маджонг, от него не так устаешь.

За обедом Сюсай съел немного каши с солеными сливами.

24

Известие о болезни Сюсая достигло Токио. Наверное, Кумэ поэтому и приехал. Приехал также его ученик Маэда Нобуаки, игрок шестого дана. Судьи последнего матча Онода и Ивамото 5 августа были оба на месте. Заехал к нам и мастер игры в рэндзю Такаги. Пришел отдыхавший в Мияносита Дои, игрок в сёги восьмого дана. С прибытием каждого из них обстановка все больше оживлялась.

Сюсай последовал совету Кумэ и вместо сёги играл в маджонг с Кумэ, Ивамото и журналистом Су надой. Эти трое держались напряженно, словно боялись причинить мастеру боль, но он с головой ушел в игру и подолгу думал над каждым ходом.

— Если вы будете так серьезно думать, у вас снова распухнет лицо, — с беспокойством шепнула ему жена, но он как будто не услышал.

Здесь же Такаги Ракудзан научил меня играть в быстрое рэндзю. Такаги был знатоком всевозможных игр, он быстро овладевал секретами новой игры и стремился научить ей окружающих. В тот день я узнал от него о новой игре «красавица в шкатулке».

После ужина мастер с секретарем Явата и журналистом Гои сели играть в рэндзю без двух и играли до поздней ночи.

Маэда ушел еще днем, немного поговорив с женой Сюсая. Мастер был его учителем, а Отакэ — побратимом, и он не хотел давать повод к кривотолкам. Возможно, вспомнил, как во время матча мастера с У Ци-ньюанем поползли слухи, что якобы это он подсказал мастеру решающий 160-й ход.

На следующее утро из Токио по приглашению нашей газеты прибыл осмотреть мастера доктор Кава-сима. Диагноз был таким: «неполное закрытие большого артериального клапана».

Когда осмотр закончился, Сюсай остался сидеть в кровати, но тут же затеял игру в сёги. На этот раз его партнером был Онода. Игру мастер начал, как обычно, ходом «серебряного генерала». Когда партия была окончена, Такаги и Онода сыграли в корейские сёги, а мастер, опершись о подоконник, следил за игрой. Затем, словно потеряв терпение, сказал: