Читать книгу "Княжна Тараканова - Фаина Гримберг"

* * *

Дождь пошел, когда они подъезжали к березовой роще. На горизонте появились молнии острым сверканием. Загремел, пугая, гром. Они тотчас промокли и смеялись, блестя глазами…

– Правда ли, что еврейский Мессия примчится на белом коне в грозу?[18]– спросил Михал.

– На белом осле! И ни в какую не в грозу! Это будет в Иерусалиме! – Она громко расхохоталась…

Целовались долго, уже томясь… он мял ее маленькие груди, она кусала белыми зубами его рот, темные губы… Дождь, хлынувший внезапно, исчез так же мгновенно… Закатное солнце сушило траву, все равно мокрую… Они были на мокрой траве, срывали друг с друга одежду…

* * *

Он вернулся домой около полуночи, собрался за ночь, спать не хотелось. Рано поутру он сказал отцу, что едет в Краков. Утром выехали верхами, он и один из слуг. Отец велел ему сначала ехать в Львов, к одному из своих братьев. Из Львова поехали уже в Краков, добирались уже на почтовых…

В Львове дядя принял его хорошо, оставил погостить, заказал ему у хорошего портного новую одежду. Сыновья и дочери, двоюродные братья и сестры, обходились со своим деревенским родственником без лишней спеси. Башенный город приводил его в настоящий восторг, но вдруг, прогуливаясь мимо Пороховой башни, он принимался пересчитывать плитки мостовой, а потом ярко вспоминал утро своего отъезда из родного дома… Тоже моросило отчего-то, было отчего-то пасмурно… Он помнил, что боялся увидеть ее, боялся, что она вдруг прибежит; ведь тогда, зимой, она приехала… И с этим страхом, под моросящим дождем, он покидал Задолже…

Но почему? Разве можно, разве это возможно, разве это возможно было определить, то есть определить его поступок, то, что он сделал, определить как обыкновенное мужское… Разве можно было сказать, что он соблазнил и бросил девушку?.. Нет, конечно, нельзя было сказать такое. Он не соблазнял ее. Определить то, что они сделали, как это самое «соблазнение» – это было бы пошло!.. Но он пытался понять, что же все-таки произошло? Он любил ее по-прежнему, если можно было называть их отношения словом «любовь»… Он любил ее. Но он знал, сейчас знал, что он не хочет видеть ее… Как же это?.. Это ведь было нехорошо, то, что он бежал, убежал от нее, ведь от нее убежал, скрылся тишком… Он не мог понять себя, он так и не понял себя, и после, уже в Кракове, запретил себе думать о ней. Он и не думал, он только внезапно просыпался ночью в припадке страшного сердцебиения и сознавал, что эти припадки – всего лишь замена его возможных мыслей о ней, мыслей, которые он запретил себе!..

* * *

В Кракове жил на пансионе у одного из преподавателей. Каждый день сидел на деревянной скамье, слушал лекции профессоров. Бойко переводил: «…Когда Цезарь увидел, что сражение происходит на неудобной позиции и войско врагов увеличивается, то, боясь за своих, он отправил легату Титу Сексцию приказ, чтобы тот быстро вывел из лагеря когорты и построил их у подножия холма с правого фланга врагов. Сам он…»

* * *

В то утро, когда он покинул родной дом, она тоже проснулась рано, да она и заснула поздно… Она отчего-то знала, что не увидит его сегодня, и завтра не увидит, и, быть может, и никогда не увидит… В комнате, где она спала, медленно светлело. Она лежала навзничь, смотрела прямо перед собой и чувствовала, что глаза ее блестят… Сердце билось мерно, и она чувствовала это биение… днем она не побежала в Задолже. Он не пришел. И на другой день он не пришел. А потом кто-то случайно обмолвился о его отъезде…

Спустя месяц родственник ее матери приехал за ней и увез ее в город Львов.

Долгая дорога развлекала и радовала ее. Теперь ей казалось, что жизнь ее начнется наконец-то истинно, начнется настоящая жизнь…

Львов был настоящий город, первый настоящий город, который она увидела. Потом она видела много прекрасных городов Европы, таких городов, которые считались намного более значимыми, красивыми, нежели польский Львов. Но ей эти города зачастую представлялись всего лишь копией Львова. Когда она увидела широкую улицу на берегу Полтвы, ряды домов с треугольными крышами, когда повозка ехала мимо этих домов и виден был мост, большой, тогда ею овладело необыкновенное чувство радости…

Прекрасные церкви, рыночная площадь, настоящая площадь большого города, колонны и стрельчатые окна домов… Все это не занимало ее родственника, он устал и даже не обращал внимания на сидевшую рядом девочку; и все, что так поразило ее, он видел уже многое множество раз, а церковные строения и вовсе никогда не занимали его…

* * *

Теперь она жила в богатом доме. Но кем она будет в этом доме, она поняла почти тотчас. Ей дали новую одежду, чулки и башмаки, льняную рубашку, чепец и платье одной из хозяйских дочерей, почти неношеное. Хозяйка и ее дочери одевались, как дамы. Хозяин вел прибыльную торговлю тканями и коврами, ездил даже в турецкие земли. На лице его жены, когда она говорила с девочкой, было выражение несколько напыщенное и спесивое. Она сказала, что девочка должна научиться какому-нибудь хорошему ремеслу женскому.

– Если ты выйдешь замуж неудачно или останешься бедной вдовой, тебе придется кормиться собственными усилиями!..

Впервые девочка поняла, что вдруг оказалась в зависимости от других людей. Она поняла и некоторую парадоксальность этой зависимости: тягостная эта зависимость возникла именно потому, что эти люди хотели сделать для нее нечто хорошее, то есть хорошее по их мнению, то есть нечто такое, что способствовало бы ее хорошему устройству в этой, окружающей ее жизни, то есть хорошему устройству, как они это себе представляли!.. Нет, она сразу поняла, что они полагают, будто она намного хуже их. Они были богаты, а она бедна, и поэтому они снисходительно желали устроить ее жизнь настолько хорошо, насколько может быть устроена хорошо жизнь бедного человека, бедной девушки-сироты… Но она вовсе не считала, что она хуже их. Ею овладело отчаяние. Она еще не знала, что она предпримет, как будет сопротивляться, но сопротивляться, не покоряться она решила твердо.

Жена ее родственника сказала, что есть одна хорошая мастерица плетения золотых и серебряных кружев…

– Она получает заказы от больших купцов! Когда-то за нее ручались большие люди в общине, но когда узнали, что она мастерица своего дела и выполняет заказы в срок, стали доверять ей и без поручительства! Она также обучает плетению молодых девушек. Особого богатства это ремесло не приносит, но на кусок хлеба и чистую одежду возможно заработать всегда!..

Теперь ей надо было собраться с силами, чтобы не покориться ни за что!..

– Нет, я не стану учиться плести кружева, – проговорила она спокойно, хотя ей казалось, что пальцы ее вот-вот задрожат.

Она ожидала в ответ несправедливого гнева, но хозяйка лишь наклонила чуть набок круглую голову в тонком батистовом чепце поверх парика (подобно всем замужним еврейкам, она брила голову, но, как женщина состоятельная и несколько просвещенная на европейский лад, носила парик):