Читать книгу "Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - Николай Ляшенко"

Но пока все шло хорошо, по первому плану.

Было около четырех часов. Слегка посветлевший восток разгорался все ярче. Появившиеся тучки потянулись к восходу, словно стремясь погасить надвигающееся пламя зари. Ветер слегка зашумел вершинами деревьев, но сам лес еще глухо молчал. Продвигавшиеся вперед наши боевые группы, по-видимому, пока не встречали на своем пути серьезных препятствий.

Тут следует сказать, что почти весь сорок первый год и мы, и немцы воевали, можно сказать, примитивно. Основной упор тогда делался на огневые средства и живую силу, тогда как минирование и заградительные средства вообще почти не использовались. Возможно, это объясняется скоротечностью боевых операций и большой маневренностью той и другой стороны в начале войны; тем не менее это следует считать недостатком.

Но вот на вершине что-то глухо охнуло. Затем послышалась какая-то возня. Потом выстрел! Другой!

— За мной! За Родину! За Сталина! Ур-р-а-а! — вскочив, бросился на высоту Юганов, строча из автомата.

Все автоматчики, опережая своего командира, с криками «Ура!» вихрем устремились к немецким окопам, поливая их смертоносным дождем автоматных очередей.

Одновременно на левом фланге немцев затрещала частая стрельба, захлопали резкие разрывы гранат и прокатилось эхо того же могучего русского «Ура!». Ошеломленные столь неожиданным и дерзким ударом, фашисты заметались, стремясь как-то наладить оборону. Но, услышав многоголосое и дружное «Ура!» у себя в тылу, они, как стадо баранов, панически ринулись на свой правый фланг, где по ним снова ударили пулеметные очереди, теперь со стороны левого фланга одного из наших полков.

При свете восходящего солнца мы осматривали отбитую у немцев безымянную высоту. Ничего особенного на нее гитлеровцы не принесли и ничего интересного не оставили. Юганов тут же отдал приказ переоборудовать огневые точки в сторону противника, почистить окопы и траншеи, углубить их и оправить брустверы, подобрать все брошенное противником оружие и боеприпасы, эвакуировать всех своих и немецких раненых в тыл.

Только к восьми часам немцы начали пристрелку высоты из минометов. К этому времени связь роты с КП дивизии и с соседями была уже налажена. Юганов попросил артиллеристов подавить минометные батареи противника, и те охотно согласились. И вскоре прибывшие артиллеристы уже выкатили три орудия почти на самую вершину высоты и вступили в поединок с несколькими минометными батареями противника.

Дуэль с «фиатом»

Простившись с командиром и политруком роты, я отправился в обратный путь, на командный путь дивизии. Но, проходя мимо артиллеристов, остановился и залюбовался, с каким азартом они вели дуэль с немецкими батареями. Сначала немцы беспорядочно разбрасывали мины и снаряды по всей территории высоты, затем, когда почувствовали точный огонь нашей батареи, стали медленно нащупывать ее. Вот первая тяжелая мина ударила справа от батареи, и оба расчета кубарем скатились в щель. Но тут же, казалось, через мгновение, снова оказались у своих орудий. Так — не меняя позиций, они продолжали борьбу долго, пока не вынудили немцев послать своего воздушного разведчика-корректировщика на маленьком итальянском спортивном самолете.

Желтокрылый одномоторный маленький «фиат» медленно летел на бреющем полете почти над самыми вершинами деревьев. Кабина почти не скрывала фигуры летчика, его туловище торчало сверху. Издали казалось, что он сидит верхом на своей стрекозе.

Самолетик скрылся. И совершенно неожиданно, как вор, вновь выскользнул из-за леса. Словно не замечая артиллеристов, сверкая огнем своего пулемета, он летел... прямо на меня. Я четко видел летчика: его движения, высокий оранжевый, как у мотогонщика, шлем, его большие, сверкающие на солнце очки. Однако, почувствовав редкие брызги пуль, поспешил укрыться за лежавший рядом большой валун. Не успел приземлиться, как надо мной снова затарахтел все тот же самолетик и летчик, что-то крича, швырнул в мою сторону гранату.

— Ах ты, нахал! — в свою очередь закричал я, выхватывая пистолет, и несколько раз выстрелил ему вдогонку.

Наблюдая за этим обменом любезностями, артиллеристы выскочили из своих укрытий и, пренебрегая опасностью, от души хохотали и подзадоривали меня.

Убитые и раненые

К вечеру стали поступать тревожные вести. Не желая оставлять за нами высоту, враг с остервенением атаковал ее защитников. За день было отбито шесть атак. Чтобы выбить нас с высоты, немцы перебросили сюда значительную часть артиллерии. Наш артиллерийский полк тоже работал в полную силу, подавляя батареи противника и ведя ответный огонь по живой силе. Небольшая высота площадью в четыре-пять гектаров превратилась в настоящую мясорубку.

Поток раненых все нарастал. Тела убитых подбирать было некому. Да и невозможно. Над высотой весь день стоял непрерывный гул, а в небе постоянно висела черная туча из дыма и пыли. Прибывая с поля боя — все изорванные, раненые скорее походили на шахтеров, только что извлеченных из-под обвала. Пот и кровь, смешанные с грязью, довершали картину. На телах трудно было найти живое место. Едва ли лучшую картину могли наблюдать у себя и немцы.

Прыгая из воронки в воронку, часто меняя места и уклоняясь от многочисленных мин и снарядов, наши защитники самоотверженно отражали атаки противника.

Во время очередного массированного артиллерийского налета Юганову перебило обе ноги. Леонтьев замертво рухнул рядом. Санинструктор коммунист Сандурский бросился к Юганову, чтобы оказать ему помощь и вынести из боя, но тот грозно приказал:

— Помогите политруку, я попридержу немцев, — и, перевернувшись на живот, продолжал вести огонь из автомата.

Пока Сандурский выносил тяжело раненного Леонтьева, его самого дважды ранило. Однако, оставив в безопасном месте политрука, он все же поспешил к Юганову. Но было поздно. Когда он снова добрался до командира, тот был уже мертв. Но вынести тело командира Сандурский уже не смог. Истекая кровью, теряя сознание, он успел забрать документы лейтенанта, выползти из зоны огня и потерял сознание. Его обнаружили неподалеку от вынесенного им политрука. Для обеспечения успеха гитлеровцы бросили авиацию, она бомбила все дороги и доступы к месту боя, затрудняя наше движение и помощь обороняющимся. К ночи немцы все же овладели высотой. Так и не удалось нам вынести тело Юганова.

Вернувшись перед вечером после очередного сопровождения подкрепления, я увидел на КП дивизии несколько санитарных повозок. На одной из них лежали политрук Леонтьев, санинструктор Сандурский, боец-казах Уразбеков и шофер Карпенко. Леонтьев все еще был без сознания, лицо вспухшее и дочерна синее, голова вся забинтована. Время от времени он тихо поднимал правую руку и, стиснув зубы, проводил ею по лицу. На мой голос Леонтьев не реагировал, глаз не открывал. Подошедшая медработница попросила не тревожить раненого, ему необходим сейчас абсолютный покой. Сандурский, с хрипящим дыханием, часто останавливаясь, медленно рассказывал о трагической и геройской гибели лейтенанта Юганова. Уразбеков лежал рядом и, кажется, спал.