Читать книгу "Пустой амулет - Пол Боулз"

— Вот барака, — сказал он приятелю, а тот бросил ее в конверт с именем Мумина и пообещал, что цепочка и кулон будут готовы завтра днем.

Из маленькой золотой клетки на тонкой цепочке получилось славное ожерелье. Мумин принес его домой, застегнул на шее Хабибы и сказал:

— Вот барака от очень искусного фкиха. Это чтобы оберегать ребенка.

Ему было немного стыдно, но он облегченно вздохнул, убедившись, как много значил для нее подарок. В последующие месяцы, когда у Хабибы могли возникнуть недомогания, она оставалась безропотна и счастлива. Она объяснила подругам, что муж не хочет, чтобы она разъезжала в такси по деревенским дорогам, поскольку это может повредить ребенку, и они согласно закивали.

— Кроме того, — сказала Хабиба, — мне больше не надо туда ездить.

— Хамдулла, — ответили они.

Ребенок родился: крепкий малыш, в младенчестве ни разу не захворал. Сама Хабиба лучилась здоровьем; с того дня, как она стала носить амулет у сердца, ни разу не пожаловалась на недомогание. Этот кулон она ценила превыше всего. Дни паломничества и поедания земли остались далеко позади; Мумин был доволен, что отыскал столь простое решение сложной проблемы.

Как-то летним днем Хабиба поднялась после сиесты и взяла ожерелье со стола, чтобы застегнуть на шее: она не любила ходить без него. Цепочка почему-то порвалась, клетка соскользнула на пол и куда-то укатилась. Хабиба принялась ее искать, услышала под ногой легкий хруст и поняла, что наступила на амулет. Крышечка отломилась, выкатился бумажный шарик. Хабиба подняла сломанную клетку и бараку, что была внутри. Шелковая нитка соскользнула, папиросные бумажки раскрылись.

Хабиба разгладила их. Ни на одной не было ни слова. Она поднесла их к свету и увидела водяные знаки; тогда она поняла, что это такое. Долго она сидела неподвижно, пока обида постепенно сменялась гневом на мужа, который столько времени ее обманывал. Когда Мумин пришел вечером домой и увидел ее лицо, он понял, что настал час расплаты. Хабиба на него кричала, плакала, дулась, говорила, что никогда ему больше не поверит до конца своих дней.

Несколько дней она с Мумином не разговаривала, а заговорив наконец, объявила, что у нее головокружение и рези в желудке. Он растерялся, увидев, что впервые она и впрямь выглядит больной.

— Из-за твоего вранья все это время я была без бараки, — сетовала она.

— Да, но ты все это время была здорова, — напомнил он.

— И поэтому больна сейчас! — закричала она. — Это ты виноват!

Мумин не пытался отвечать; бессмысленно было ожидать, что она воспримет логический ход мыслей.

Еще не закончилась неделя, а Хабиба с двумя подругами отправилась к Сиди-Ларби. С того момента Мумин не слышал от нее ничего, кроме неизменного потока жалоб, прервавшегося лишь в тот день, когда они развелись.

1981

переводчик: Кристина Лебедева

Сплетня и лестница

I

Мсье Дюкро сидел в одиночестве в просторном номере парижского отеля, готовясь написать письмо дочери в Куала-Лумпур. Он нахмурился, взглянув на почтовую бумагу с грифом гостиницы, который был просто напечатан, а не вытиснен, как в его прошлый приезд. Знак времени, машинально подумал он. Медленное вторжение нищеты со всех сторон. Затем взглянул на гипс, в который была закована его нога, чуть улыбнулся и принялся писать.

Моя дорогая Клотильда,

Надеюсь, мое необычное молчание не встревожило тебя. Обычно я хороший корреспондент; признаю это. Не могу поверить, что Куала-Лумпур сильно изменился с 1965 года. Как ты знаешь, это было мое последнее назначение. Рад слышать, что Абд-эр-Рахман и его жена все еще там, вот удивительно. Свой восемьдесят пятый день рождения я тихо провел в Танжере. Сейчас ты узнаешь, что я имею в виду под «тихо».

Поразительна ирония некоторых ситуаций, в которые жизнь настойчиво вовлекает нас! Что я делал, стоя на верхней ступеньке приставной лестницы в библиотеке воскресным утром? Вполне закономерный вопрос с твоей стороны. Я тоже спрашиваю себя об этом, но с изрядным запозданием.

Когда я заметил, что лестница накренилась (ибо именно с этого все и началось) и понял, что вот-вот упаду, мне одновременно пришли в голову несколько мыслей: что ничего не закончено; что было идиотством туда забираться; что люди решат, будто я был пьян или стал жертвой нападения (предположения одинаково вредные для посмертной репутации человека в этом порочном городе, где, как тебе известно никто ни о ком ничего хорошего не думает); и превыше всего убеждение, что все обернется скверно, и в результате вы с Пьеро отчего-то не сможете унаследовать Эль-Хафу. Потому что, моя девочка, я был уверен, что это конец. Затем нога застряла в лестнице, мы рухнули, приземлились на пол, и вот я лежу, голова трещит, и совершенно уверен, что нога сломана выше колена. К счастью, тут оказался чичауасский ковер, иначе бы я свалился на мрамор. Бесконечно долго я звал Анна-Марию. Появившись, наконец, та объявила, что ветер грохотал ставнями и она не сразу меня услышала. В самом деле, ее комнаты выходят на северо-восток, а на улице буря. И все же…

Я велел ей послать Абдеслама пешком в клинику доктора Ринальди. (Телефон больше трех недель не работал.) Появился Ринальди. Перелом бедра. Он увидел лесенку у книжных полок и взглянул на меня с упреком. Меня отправили в больницу, и я, казалось, целую вечность пролежал в растяжке. На самом деле прошло меньше полутора месяцев…

II

— Мне необходимо поехать в Париж, — сказал мсье Дюкро, рассматривая ногу, все еще закованную в гипс. — Как видите, я теперь прекрасно управляюсь с тростью.

Доктор Ринальди пожал плечами.

— Пока вам везло, — сказал он. — Отчего не предположить, что будет везти и дальше?

Они сидели, потягивая виски в библиотеке, где произошел несчастный случай. После некоторого замешательства доктор Ринальди поинтересовался, правдив ли слух о том, что его собеседник собирается продавать Эль-Хафу.

Мсье Дюкро рассердился:

— Что за вздор! Конечно же, нет! Я и не думал продавать. Знаю, что этот саудовец готов купить и предложит хорошую сумму. Но я хочу, чтобы моя дочь с мужем получили имение после моей смерти. Я все свои годы на пенсии провел в этом доме, и все, что у меня есть на свете, находится тут.

Доктор Ринальди одобрительно оглядел комнату:

— Здесь много сокровищ, да. Удивительно, как японское, тибетское, кхмерское и персидское сочетаются в одной комнате.

— Не совсем так, если вдуматься, — заметил мсье Дюкро, но уточнять не стал. — Суть в том, что я не хочу ни от чего отказываться. Это понятно. Когда меня окружают мои вещи, я словно все еще там, на Дальнем Востоке. Мне нравится моя скромная жизнь, и, уверяю вас, я не собираюсь прекращать ее, продавая Эль-Хафу.

— Вот что меня занимает, — сказал миг спустя доктор Ринальди. — Те картины в самом углу залы. Их трудно не заметить.