Читать книгу "Платформа - Мишель Уэльбек"

Агата Кристи на протяжении всей своей жизни придерживалась глу­боко консервативных убеждений и категорически не принимала идею справедливого распределения доходов. Но именно приверженность консервативным взглядам позволяла ей на практике рисовать безжало­стные портреты английской аристократии, привилегии которой она отстаивала. Ее леди Энкетелл – персонаж гротескный, почти неправдо­подобный, временами пугающий. Писательница с наслаждением созда­вала образ леди, преступившей нормы человеческого поведения, кото­рых придерживаются и простолюдины; она, должно быть, от души веселилась, когда сочиняла фразы вроде следующей: «Так трудно позна­комиться по-настоящему, когда в доме совершено убийство»; но симпа­тии автора, понятно, не на стороне леди Энкетелл. Она с большой теп­лотой рисует Мидж, вынужденную работать продавщицей и проводить выходные в кругу людей, понятия не имеющих о том, что такое работа. Мужественная, деятельная Мидж безнадежно любит Эдварда. Эдвард считает себя неудачником: он ничего не добился в жизни, не смог даже стать писателем; вместо этого кропает полные грустной иронии заметки для журналов, известных лишь библиофилам. Он трижды делал предло­жение Генриетте, но безуспешно. Генриетта любила Джона, восхища­лась его ослепительным обаянием, его силой; однако Джон был женат. Убийство Джона разрушило хрупкое равновесие неосуществленных же­ланий: Эдвард понял наконец, что Генриетта никогда его не полюбит, потому что до Джона ему далеко; сблизиться с Мидж ему не удавалось, и жизнь казалась окончательно загубленной. Начиная с этого места роман становится волнующе странным, похожим на глубокую реку. В сцене, где Мидж спасает Эдварда от самоубийства и он предлагает ей стать его же­ной, Агата Кристи достигает диккенсовских высот.

Она крепко сжала его в объятиях. Он улыбнулся:

– Ты такая горячая, Мидж… такая горячая…

Вот оно каково, отчаяние, подумала Мидж. Оно леденит, оно – холод и бесконечное одиночество. До этой минуты она никогда не понимала, что отча­яние холодное; она воображала его обжигающим, пылким, бурным. Но нет. Отчаяние – это бездонная пропасть ледяной черноты, невыносимого одино­чества. И грех отчаяния, о котором говорят священники, это грех холодный, состоящий в обрубании живых, горячих человеческих контактов.

Я закончил чтение часам к девяти; затем встал, подошел к окну. Мо­ре было спокойным, мириады светящихся точек плясали на его глади; легкое сияние окружало лунный диск. Я знал, что сегодня на острове Ланта состоится пресловутый ночной рэйв; Бабетт и Леа наверняка от­правятся туда, и еще добрая часть отдыхающих. Как легко отстраняться от жизни, самому выходить из игры. Когда началась подготовка к вече­ру, когда к гостинице стали подъезжать такси, а в коридорах засуетились курортники, я почувствовал только грусть и облегчение.

10

Перешеек Кра – узкая гористая полоска земли, отделяющая Сиамский залив от Андаманского моря, – в северной части рассечен границей между Таиландом и Бирмой. На широте Ранонга – на самом юге Бир­мы – он сужается до двадцати двух километров; затем постепенно рас­ширяется, образуя полуостров Малакка.

Из сотен островов Андаманского моря только несколько обитаемы, причем ни один из тех, что входят в состав Бирмы, не используется в ту­ристических целях. Напротив, принадлежащие Таиланду острова бухты Пхангнга приносят стране 43 процента ежегодного дохода от туризма. Самый большой из них – Пхукет; курорты начали развиваться здесь с се­редины 80-х годов с использованием преимущественно китайского и французского капитала (компания «Аврора» с самого начала считала Юго-Восточную Азию ключевым направлением своей экспансии). В гла­ве, посвященной Пхукету, «бродяги» достигают вершин ненависти, пош­лого снобизма и агрессивного мазохизма. «Иные считают, что остров Пхукет на взлете, – заявляют авторы для начала, – мы же полагаем, что он тонет».

«И все же нам не обойти стороной эту жемчужину Индийского океа­на, – продолжают они. – Еще несколько лет назад мы и сами превозно­сили остров: солнце, сказочные пляжи, не жизнь, а мечта. Рискуя внести сумбур в эту ладную симфонию, признаемся: мы Пхукет разлюбили! Патонг-Бич, его самый знаменитый пляж, одет бетоном. Среди клиентов все больше мужчин, растет число баров с проститутками, улыбки поку­паются. Что касается бунгало для туристов, то их обновили с помощью бульдозера и поставили на их месте отели для одиноких пузатых евро­пейцев».

Нам предстояло провести на Патонг-Бич две ночи; в автобус я садил­ся исполненный надежд, вполне готовый сыграть роль одинокого пуза­того европейца. А завершалось наше путешествие тремя свободными днями на Кох Пхи Пхи – острове, традиционно называемом райским. «Что говорить о Кох Пхи Пхи? – сокрушались авторы путеводителя. – Это все равно что вспоминать о поруганной любви… Хочется сказать что-нибудь хорошее, но ком подступает к горлу». Иным мазохистам не­достаточно того, что они сами несчастны, им надо отравить жизнь дру­гим. Проехав километров тридцать, автобус остановился для заправки, и я вышвырнул «Рутар» в помойку на бензоколонке. Типичный западный мазохизм, сказал я себе. Еще километра через два я понял, что теперь мне действительно нечего читать; оставшуюся часть пути придется пре­одолевать, не имея перед собой защитного экрана в виде печатной про­дукции. Я огляделся, сердце мое учащенно забилось, внешний мир слов­но бы приблизился ко мне. Валери, сидевшая через проход, опустила спинку кресла и полулежа не то мечтала, не то спала, отвернув лицо к ок­ну. Я попробовал последовать ее примеру. За окном проплывали пейзажи с разнообразной растительностью. Делать нечего, я попросил у Рене его путеводитель «Мишлен»; таким образом я узнал, что плантации ге­веи и латекса играют ведущую роль в экономике региона: Таиланд зани­мает третье место в мире по производству каучука. Стало быть, расти­тельность эта идет на изготовление презервативов и шин; человеческая находчивость заслуживает уважения. Можно людей за многое не лю­бить, но одного у них не отнять: мы имеем дело с весьма изобретательным млекопитающим.

После того ужина на реке Квай разделение группы по столам заверши­лось. Валери присоединилась, как она сама выражалась, к лагерю «обы­вателей», Жозиана сошлась с натуропатами, у них обнаружились общие интересы, в частности приверженность медитации. За завтраком я смог, таким образом, наблюдать издали настоящее состязание в безмятеж­ности духа между Альбером и Жозианой. Экологи не сводили с них лю­бознательных глаз – в той дыре, где они жили во Франш-Конте, им, ра­зумеется, многие из медитативных тонкостей были недоступны. А Бабетт и Леа, хоть и столичные штучки, ничего, кроме «супер», сказать не могли: безмятежность – не то, о чем они мечтали в жизни. В целом там подобрался уравновешенный коллектив с двумя естественными лиде­рами противоположного пола, способными к активному сотрудничеству. У нас все складывалось не так удачно. Жозетт и Рене постоянно коммен­тировали меню, здешняя пища им пришлась по вкусу, Жозетт намерева­лась даже взять на вооружение несколько рецептов. Еще они критикова­ли соседний стол, подозревая сидящих за ним в претенциозности и позерстве; этим разговоры и ограничивались, и я, как правило, с нетер­пением ждал десерта.

Я возвратил Рене путеводитель «Мишлен», до Пхукета оставалось ехать четыре часа. Купив в баре бутылку «Меконга», я все четыре часа боролся с чувством стыда, не позволявшим мне достать бутылку из сум­ки и спокойно надраться; победил стыд. У входа в отель нас встречал транспарант: «Привет пожарникам Шазе». «Надо же… – обрадовалась Жозетт, – твоя сестра как раз живет в Шазе». Рене этого не помнил. «Ну как же…» – настаивала она. Забирая ключ от комнаты, я еще услышал, как она сказала: «Поездка по перешейку Кра – это потерянный день», и, увы, была права. Я плюхнулся на широченную кровать и налил себе пол­ный стакан «Меконга», затем другой.