Читать книгу "Глубокие раны - Неле Нойхаус"

— Завтра, не позднее десяти утра, вы должны предъявить моим коллегам в отделении полиции Келькхайма ваши права и документы на автомобиль, — сказал он наконец. — Давай, убирайся отсюда. Тебе повезло.

Не сказав больше ни слова, Маркус сел в автомобиль, завел мотор, пристегнул ремень и тронулся с места. Все благие намерения растворились в воздухе. Он взял свой мобильник и написал короткий ответ: Я еду. До скорого.

Вторник, 1 мая 2007 года

Пальцы Боденштайна нетерпеливо барабанили по рулю. В Эппенхайне был обнаружен труп мужчины, но единственная улица, которая вела в отдаленную часть города, была перекрыта полицией. Участники велогонки «Вокруг башни Хеннингер» второй раз за это утро пытались взять крутой подъем, ведущий из Шлоссборна в Руппертсхайн. Сотни людей собрались на обочине дороги и перед видеоэкранами на узком повороте у Цауберберга. Наконец показались первые велогонщики. Лидер просвистел мимо, как пурпурное облако, затем появилась основная группа гонщиков в костюмах всех цветов радуги. Между ними, рядом и позади группы плотно двигались автомобили обеспечения, а в воздухе кружил вертолет гессенского телевидения, транслировавший в прямом эфире всю гонку.

— Я не могу себе представить, что это здоровый вид спорта, — сказала Пия Кирххоф, сидевшая рядом, на месте пассажира. — Они ведь едут в облаке выхлопных газов от сопровождающих их автомобилей.

— Спорт — это убийство, — подтвердил Боденштайн, у которого спортсмены-профессионалы вызывали почти такие же чувства, как и религиозные фанатики.

— Во всяком случае, велосипедисты. И в первую очередь — мужчины. Я недавно где-то читала, что мужчины, которые часто ездят на велосипеде, становятся импотентами, — сказала Пия и без всякой связи добавила: — Коллега Бенке, впрочем, занимается велоспортом в обществе «Йедерменнер».[12]Как-никак он проезжает стокилометровые дистанции по горам.

— Как я должен это понимать? Вы владеете инсайдерской информацией о состоянии здоровья Бенке, которую от меня скрываете? — Боденштайн не мог подавить веселую ухмылку. Отношения Пии Кирххоф и Бенке все еще не были абсолютно безоблачными, хотя, начиная с минувшего лета, открытая враждебность постепенно сменилась коллегиальным признанием.

Только сейчас Пия поняла, что она сказала.

— Ради бога, ничего подобного, — она смущенно засмеялась. — Дорога свободна.

Никто из тех, кто был знаком со старшим комиссаром Оливером фон Боденштайном, не мог бы и предположить, как он в глубине души был падок на любого рода сплетни и пересуды. Чисто внешне шеф Пии, всегда носивший костюмы и галстуки, производил впечатление беспристрастного мужчины, который с аристократической вежливостью игнорировал частную жизнь других людей. Но это было заблуждением. В действительности его любопытство было прямо-таки неутолимым, а память — блестящей. Возможно, комбинация этих двух свойств характера делала Боденштайна блистательным сотрудником уголовной полиции, каким он, несомненно, и являлся.

— Пожалуйста, только не говорите это Бенке, — попросила Пия. — Он не сможет правильно понять.

— Я должен еще раз хорошо это обдумать, — сказал Боденштайн, ухмыльнувшись, и его «БМВ» взял курс на Эппенхайн.

Маркус Новак ждал в машине, пока его семья выйдет из дома и уедет — сначала его родители, потом его брат с семьей и наконец Тина с детьми. Насколько он знал, они все вместе поедут сейчас на велогонку, то есть будут какое-то время отсутствовать, и это было ему на руку. Они никогда не пропускали велогонку, даже если веселились до зари — надо было сохранять видимость приличий.

Сегодня утром Маркус уже пробежал двенадцать километров, свой обычный маршрут через Райс до имения Боденштайн, вверх в направлении Руппертсхайна и, сделав большую дугу через лес, назад. Бег обычно расслаблял его и делал голову ясной, но сегодня Маркуса мучили угрызения совести, и он не мог избавиться от сильного чувства вины. Он опять сделал это, хотя точно знал, что за это будет гореть в самом страшном аду.

Маркус вышел из машины, открыл входную дверь и помчался вверх по лестнице в свою квартиру на втором этаже. Одно мгновенье он стоял с опущенными руками посреди гостиной. Все выглядело как всегда ранним утром. Стол после завтрака еще не был убран, кругом валялись игрушки. При виде хорошо знакомой обстановки у него на глазах навернулись слезы. Это был уже не его мир, и никогда им больше не будет! Откуда так внезапно возник этот неясный порыв, это желание недозволенного? Тина, дети, друзья и семья — почему он все это поставил на кон? Неужели все это больше не имело для него никакого значения?

Новак вошел в ванную и испугался, когда увидел в зеркале свое ввалившееся лицо и налитые кровью глаза. Существовал ли для него еще путь назад, если никому не было известно то, что он сделал? А хотел ли он вообще вернуться в прошлое? Раздевшись, Маркус встал под душ и открыл воду. Его пронизал холод. Ледяной холод. Расплата должна прийти. Он с трудом переводил дыхание, стиснув зубы, когда ледяная струя коснулась его разгоряченной кожи. Он не мог избавиться от мыслей о событиях прошлой ночи. Как он стоял перед Маркусом и смотрел на него с удивлением… нет, с испугом! Потом, не отводя взгляда, медленно опустился перед ним на колени, повернулся к нему спиной и, дрожа, стал ждать, когда… Зарыдав, Новак закрыл лицо руками.

— Маркус?

Он испуганно вздрогнул, когда через мокрое стекло увидел расплывчатую фигуру своей бабушки. Поспешно закрыл воду и обмотал бедра полотенцем, которое висело на стеклянной двери душевой кабины.

— Что с тобой? — спросила озабоченно Августа. — Что-нибудь случилось?

Он вышел из душевой кабины и встретился с ее испытующим взглядом.

— Я не хотел больше этого делать, — выкрикнул он в отчаянии. — Правда, бабушка, но… но я…

Маркус замолчал, напрасно пытаясь найти объяснение. Старая женщина обняла его. Сначала он воспротивился ее объятиям, но потом прислонился к ней, вдохнув ее хорошо знакомый запах.

— Зачем я это делаю? — прошептал он в отчаянии. — Я просто не знаю, что со мной произошло! Я не в себе?

Августа взяла его лицо в свои мозолистые руки и озабоченно посмотрела на него на удивление молодыми глазами.

— Не мучай себя так, мой мальчик, — сказала она тихо.

— Но я сам себя больше не понимаю, — ответил он сдавленным голосом. — И если кто-нибудь об этом узнает, то…

— Как об этом может кто-то узнать? Ведь тебя там никто не видел, не так ли? — Ее голос звучал заговорщически.

— Я… я думаю, нет. — Маркус покачал головой. Как могла бабушка с пониманием относиться к таким его поступкам?

— Ну вот. — Она отпустила его. — А сейчас одевайся и потом спускайся ко мне, я сделаю тебе какао и нормальный завтрак. Ты наверняка еще ничего не ел.