Читать книгу "Меченые Проклятием - Дэйв Дункан"

Шума вдруг спохватилась и сообщила, что мясник уже несколько дней как ничего не присылал и ледник пуст.

И так далее. Кролики, только одни кролики, но всякий раз, когда звонил дверной колокольчик, сердце Гвин подпрыгивало до потолка.

Таинственный Тибал весь день то уходил, то возвращался — осматривал достопримечательности, объяснял он. В таком случае у него была своя манера их осматривать: посетить один прославленный храм или статую, потом вернуться в гостиницу и сделать запись в своей книге. После чего осмотреть следующую. Он ничего не добавил к своим загадочным предсказаниям накануне, а когда она упомянула о них сама, ответил ей недоуменным взглядом. Или он шуулграт? Ведь Проклятие Шууль, дар пророчества, обычно быстро лишал меченного им рассудка. И, возможно, он самый обычный сумасшедший. Да нет, человек он приятный, решила она, но порастерял свои заклепки.

Когда Поуль опустилась за крыши и двор заполнили сумерки, она рухнула на скамью и обвела взглядом свою пустую гостиницу с чувством, близким к отчаянию. После войны дела шли плохо, но последнее время стали вроде бы улучшаться. Ее сбережения иссякали. Ну, гнусный Коло хотя бы означает деньги, но как долго будет его отец тратить их на гостиницу, не приносящую дохода? Лиам обещал, что она и дальше будет распоряжаться тут всем, но можно ли доверять его обещаниям? Люди, положившиеся на них, умирали. Она подозревала, что его интересует только здание, которое он превратит в жилой дом, его дом, как только получит права на него. Он не скрывал свою любовь ко всему имперскому, а из дворцов старинной знати этот сохранился лучше всего.

Тут она жила после замужества. Тут она любила мужа и двух их малюток. Дом хранил все ее счастливые воспоминания. Конечно, и тяжкие тоже — особенно о месяцах моровой язвы. День, когда она увидела голубые звездочки сыпи на коже Карна был худшим днем в ее жизни. Конечно, спасения не было и для Наина. Один умер через час после другого. Гвин нашла спасение в работе, устроила в доме лазарет для всей округи. Но и тогда старинное здание властвовало над ее жизнью. Ее дом! Без него у нее не останется ничего.

— Ждать уже недолго осталось! — объявил голос у нее за спиной.

Она мучительно вздрогнула. Это оказался Тибал. Еще один кролик.

— Ждать чего?

Он ухмыльнулся до ушей:

— Тигров! Кроликов больше не будет. — Он сел на табурет и вытянул длинные ноги.

Она вытаращила на него глаза. Еще одно из его чудес.

— Но откуда ты мог...

Забрякал дверной колокольчик. Во двор устремился поток зарданцев, явно деревенских жителей — около десятка; мужчины и женщины, молодые и старые. Все они стаскивали широкополые шляпы и неуклюже прижимали их к груди или к животу, оглядывая непривычный городской внутренний двор. Мужчины щеголяли густыми бородами, волосы женщин были заплетены в длинные косы. Гвин хорошо знала им подобных: работящие честные земледельцы, отправившиеся в город, чтобы продать на рынке скот или какие-нибудь изделия своих рук. Затем она узнала дородную женщину впереди остальных, и день сразу посветлел. Элим Пананк, старшая дочь Булриона Тарна! Тарны были ее старыми друзьями, надежными и неизменными, как холмы. Они останавливались в гостинице годы и годы до того, как Гвин познакомилась с Кэрпом. Не тигр, а очень-очень желанные кролики. Гвин вскочила и побежала к ним навстречу.

Шесть женщин, но только четверо мужчин? Значит, остальные вот-вот подойдут.

— Элим-садж! Как приятно тебя видеть!

Одного взгляда было достаточно, чтобы обнаружить, что еще до зимы Элим пополнит клан Тарнов еще одним Пананком, хотя ей много за сорок. Балахон и штаны для верховой езды покрылись пятнами в дороге, морщинки у глаз и седеющие волосы припудрила дорожная пыль. Но крепкие жены земледельцев не обращают внимания на свою беременность. Да и то сказать, они редко ходят порожними.

— Гвин-садж! — Пухлое лицо сморщилось от сочувствия. — Нам повстречался Огмит-садж, и мы узнали о твоей тяжкой утрате! Сначала Кэрп, а теперь... Ах, Гвин Солит! — Элим чуть не сокрушила ребра Гвин могучим объятием.

Гвин кое-как высвободилась, бормоча положенные ответы. Она не выносила сочувствия. Ее горе принадлежало только ей, и она не могла делиться им с другими, пусть даже такими искренними и добросердечными, как Элим Пананк.

Следом за Элим шел, припадая на хромую ногу, кривобокий калека. Гвин знала и его, хотя и не так хорошо, как Элим. В отличие от остальных он был безбород, мал ростом для Тарна и обладал носом такой длины, какие она видела только в стойлах. Он вызывал у нее неприязнь, хотя Кэрп утверждал, что под его неприятной внешностью и манерой вести себя скрыты острый ум и хорошее сердце.

— И Возион-садж! Добро пожаловать! Сколько комнат... Какая-то беда?

Да, беда.

Эта охота увенчалась двумя тиграми.

На улице остальные Тарны отвязывали носилки, которые явно сами и соорудили из двух жердей и пары плащей, связав все веревкой. Гвин лишь с трудом узнала больного. Он был без сознания, лицо уродливо распухло, кожа в липком поту и вся багровая от жара. Даже в забытьи он дышал, как гонец. Такой недуг означал верную смерть.

Врачей, требовали Тарны, хирургов, но Гвин понимала, что никакое лечение не поможет. Да и они это знали. Их патриарх не увидит следующего рассвета, и глаза у них были полны ужаса.

«Люди вроде него — это дождь в пустыне», — как-то сказал Кэрп после очередного приезда этого Булриона Тарна.

— У меня нет привратника, — бессвязно пробормотала — Но, конечно, вы бы все равно понесли его сами. Павлинья комната... Вон там. Сюда!

Сильные руки сняли носилки с седел и понесли их следом за ней в дом.

Ниад?

Сила Ниад может убить его вместо того, чтобы исцелить — Ниад ведь не умеет ею пользоваться. И может ли даже ивилграт вернуть старика от врат смерти? А попытаться значило бы рискнуть, что ее выдадут. Ведь гостиница уже кишела Тарнами — их набралось до полутора десятков. Если попытка увенчается успехом, они все расскажут. Если же окажется неудачной, расскажут тем более. А дать приют меченому — очень серьезное преступление. Гвин взвешивала не простую услугу. Она могла навлечь на нее большую опасность — и даже еще более серьезную на Ниад.

Она проводила больного до Павлиньей комнаты, лучшей в гостинице — обширной и светлой. В середине стояла кровать с пуховой периной, и с нее можно было обозревать все великолепные фрески, которым комната была обязана своим названием. Оставив Элим и остальных женщин устраивать больного поудобнее, она вышла, чтобы заняться остальными комнатами, обедом и лошадьми. Шума впала в истерику — приготовить столько еды за такой короткий срок! Но Шума ничего так не любила, как искать выход из трудного положения.

«Посмею ли я упомянуть про Ниад?» Назад во двор... Тибал с удобством расположился на своем любимом сиденье. Он весело помахал ей. Видимо, события разворачивались к вящему его удовлетворению.