Читать книгу "Искра жизни - Эрих Мария Ремарк"

Он протянул коронку Пятьсот девятому.

— На что мне она? — спросил удивленно Пятьсот девятый. — Тебе же надо ее захватить с собой.

Лебенталь с презрением покачал головой.

— Теперь ясно, что ты ничего не понимаешь в коммерции! Думаешь, мне что-нибудь перепадет, если коронка сначала окажется в лапах одного из «братьев»? Это делается по-другому. Если, все идет успешно, я возвращаюсь и забираю. Спрячь пока. А теперь внимание…

Пятьсот девятый лежал в углублении немного в стороне от колючей проволоки, но ближе, чем это разрешалось. Палисадники здесь делали изгиб. Это место плохо просматривалось со сторожевых башен, особенно ночью и в туман. Ветераны уже давно сделали это открытие, но только Лебенталь несколько недель тому назад сумел этим воспользоваться.

Все пространство на несколько сот метров за пределами лагеря считалось запретной зоной, в которой можно было появляться только с особого разрешения СС. Широкая полоса этой зоны была очищена от всяких кустарников, соответственно были пристрелены пулеметы.

Лебенталь, обладавший шестым чувством в отношении всего, что было связано с едой, наблюдал за тем, как в течение нескольких месяцев по четвергам вечером две девицы проходили отрезок широкой полосы вокруг Малого лагеря. Они направлялись в кабачок «Летучая мышь» специально для участия в развлекательном отделении культурных вечеров войск СС. Те по-рыцарски позволяли им пройти через запретную зону, чтобы не делать крюк и тем самым сэкономить почти два часа времени. Осторожности ради на это короткое время со стороны Малого лагеря отключали ток. Начальство ничего об этом не знало. В общей неразберихе последних месяцев эсэсовцы пошли на собственный страх и риск. В общем-то они ничем не рисковали: никто из Малого лагеря бежать физически не смог бы.

Однажды из сиюминутного добродушия одна из проституток кинула кусок хлеба, когда вблизи находился именно Лебенталь. Несколько слов в темноте и предложение заплатить за услуги сделали свое дело. С тех пор девушки приносили что-нибудь с собой, особенно в дождливую и темную погоду. Они бросали все через проволоку, делая вид, будто поправляют чулки или высыпают попавший в туфли песок. Весь лагерь был затемнен, и на той стороне охранники чаще всего спали. Но если бы кто-нибудь, и заподозрил недоброе, в девушек все равно стрелять бы не стали, а пока разобрались в чем дело, никаких следов бы уже не осталось.

Пятьсот девятый слышал, как полностью рухнула городская башня. Огненный сноп взметнулся в небо и развеялся, донеслись далекие сигналы пожарных машин.

Он не знал, как долго ему пришлось ждать. Время в лагере было ничего не значащим понятием. Вдруг сквозь тревожную темноту он услышал сначала голоса, а потом шаги. Он выполз из-под пальто Лебенталя, прижался теснее к проволоке и прислушался к легким шагам слева. Он оглянулся. Лагерь погрузился в кромешную тьму, не видно было даже мусульман, ковылявших в сортир. Зато до него донеслось, как один из охранников крикнул девушкам:

— Сменяюсь в двенадцать. Встретимся еще, а?

— Ясное дело, Артур.

Шаги приближались. Прошло еще мгновение, и Пятьсот девятый увидел на фоне неба расплывчатые фигуры девушек. Он взглянул на сторожевые башни с пулеметами. Было так туманно и темно, что он не мог рассмотреть охранников, а они по той же причине его. Он стал тихонько посвистывать.

Девушки остановились.

— Ты где? — прошептала одна из них. Пятьсот девятый поднял руку и помахал.

— Ах, вот где. У тебя есть деньги?

— Да. А у вас что есть?

— Вначале гони гроши. Три марки.

Деньги в пакете, перевязанном бечевкой, он просунул длинной палкой под колючей проволокой на дорогу. Девушка наклонилась, вынула деньги и быстро пересчитала. Потом сказала:

— Вот, смотри!

Обе достали из карманов картофелины и бросили сквозь колючую проволоку. Пятьсот девятый попытался поймать их прямо в пальто Лебенталя.

— А теперь хлеб, — сказала та, что потолще. Пятьсот девятый наблюдал, как ломти хлеба перелетали через проволоку, и быстро ловил их.

— Вот это все.

Девушки собрались было уходить. Пятьсот девятый присвистнул.

— Что? — спросила толстушка.

— Можете принести еще?

— На следующей неделе.

— Нет, когда будете возвращаться из казармы. Ведь там вам дадут все, чего пожелаете.

— Ты всегда одинаково выглядишь? — спросила толстушка и наклонилась, чтобы лучше его разглядеть.

— Да они все такие, Фритци, — сказала вторая.

— Я могу здесь подождать, — прошептал Пятьсот девятый. — У меня еще есть деньги.

— Сколько?

— Три.

— Нам надо идти, Фритци, — проговорила вторая. Все это время обе имитировали шаги, чтобы не вызвать подозрение охранников на башнях.

— Я могу ждать всю ночь. Пять марок.

— Ты здесь за новенького, что ли? — спросила Фритци. — А другой где? Умер?

— Заболел. Вот и послал меня сюда. Пять марок. Можно и больше.

— Пошли, Фритци. Нам нельзя здесь так долго стоять.

— Хорошо. Посмотрим. Подожди меня здесь, пожалуй.

Девушки ушли. Пятьсот девятый слышал шуршание их юбок. Он отполз назад, подстелил себе пальто и обессиленный лег. Ему казалось, что он потеет. Хотя был совершенно сухой.

Обернувшись, он увидел Лебенталя.

— Ну, все как надо? — спросил Лео.

— Да, вот картошка и хлеб.

— Вот ведь сволочи, — прошипел он. — Какие кровопийцы! Цены почти такие же, как здесь в лагере! За это им хватило бы и полторы марки. За три марки надо было бы добавить еще колбасы. Все потому, что меня при этом не было!

Пятьсот девятый не слушал.

— Давай разделим, Лео, — сказал он.

Они заползли под барак и разложили там картошку и хлеб.

— Картошку возьму я, — заметил Лебенталь, — чтобы выторговать на нее что-нибудь завтра.

— Нет. Нам все это нужно сейчас самим. Лебенталь поднял глаза.

— Вот как? А откуда мне взять деньги в следующий раз?

— У тебя ведь еще есть кое-что.

— Да что ты говоришь!

Вдруг они, как звери, на четвереньках уселись друг против друга и уставились в осунувшиеся лица друг друга.

— Сегодня вечером они снова придут и принесут еще,—сказал Пятьсот девятый. — Кое-что оттуда, на это тебе будет легче выменять. Я сказал, что у нас есть еще пять марок.

— Послушай-ка, — начал Лебенталь, пожав плечами, — если у тебя есть деньги, это твое дело.

Пятьсот девятый уставился на него. Наконец, Лебенталь отвел взгляд и облокотился.

— Ты меня угробишь, — простонал он тихо. — Что тебе, собственно, надо? Чего ради ты во все вмешиваешься?