Читать книгу "На берегах тумана. Книга 3. Витязь Железный Бивень - Федор Чешко"

А потом выдохнула, почти не шевеля губами:

– Слушайте! Слышите?

Леф услышал. И Гуфа явно услышала – иначе с чего бы ей вдруг так побелеть?

Не то стон, не то тягучий жалобный всхлип. Еле-еле слышный, но можно клясться хоть материнской сытостью, что это где-то гораздо ближе закипающей растревоженным гомоном поляны. Значит, Ларда и впрямь подскочила прежде песьей тревоги, и, значит, пес действительно не унюхал, а услыхал.

Говорят, такое они всегда слышат – даже сквозь сон, даже сквозь какой угодно шум.

– Хищное, – прошелестела Ларда.

Это она зря – и без нее уже догадались. Даже Леф, которому хищные твари только по рассказам знакомы да по старой облезлой шкуре, которая в корчме висит. Куть говорит, что почти такой же ее и выменял, причем за нее – лысую, дырявую – стребовали с него двух жирных круглорогов, корчагу патоки да три горшка прошлогодней браги. Это справедливая цена. Шкурам хищных столько чудодейственных свойств приписывают, что все не вдруг и припомнишь. А самим хищным приписывают куда больше всякого, причем такого, которое самые тертые мужики заопасаются допускать в голову на ночь глядя. Торк ведь не единственный охотник в Мире, а все-таки хищную тварь в горах встретить легче, чем ее шкуру в людском жилье. Очень уж сложно охотиться на хищных: они глупы и не понимают разницы между охотниками и дичью.

– Надо выбираться из овражка. – Лардин голос подрагивал, но в общем девчонка казалась на удивление спокойной. – Надо выбираться. А то прыгнет сверху – взвизгнуть не успеем.

Гуфа наконец тоже встала, однако без особой спешки.

– С чего ему прыгать на нас? Лето же, – прошептала она.

Ларда скривилась:

– Лето. Детеныши. Ночь на исходе, а охота не задалась – слышишь, как плачет? Знает, что стада на дальних пастбищах, но шло в Долину – значит, за человеком шло. Мы – люди.

– Так зачем нам наверх-то? Нельзя нам наверх – заметит…

– Не шепчи, – усмехнулась Торкова дочь. – Оно уже знает, что мы здесь. И услышало уже, и унюхало, и еще как-то узнало, как только они умеют.

В лощине было светло, а наверху оказалось еще светлее. Чахлое редколесье таяло в прозрачном белесом мареве, и мерещилось, будто видно не хуже, чем ясным днем. Но это только мерещилось. Звездное сияние коверкало размеры и расстояния; неподвижность древесных стволов оборачивалась вдруг нехорошей шуткой, притворством – потяни руку, коснись, и только зыбкие блики растекутся по пальцам.

Выкарабкавшись из лощины, Леф какое-то мгновение оторопело хлопал глазами. Но сзади раздраженно зашипела Ларда (то ли на колючку наступила, то ли зацепилась за что-то, помогая старухе одолеть крутоватый подъем), и парень опомнился, заозирался, высматривая приметы близкой опасности. Только не было их, примет этих. Даже стоны хищного совсем стихли – слышался лишь надсадный лай да послушнический галдеж.

– Может, ушло? – неуверенно прошептал Леф. – Или, может, к серым подалось?

– Дурень ты, – огрызнулась Ларда.

Она сделала несколько упругих скользящих шагов вдоль лощины, остановилась, чуть отведя вооруженную руку.

– Не ушло оно, тут где-то… – Торкова дочь старалась говорить спокойно и внятно, только осипшее горло плохо поддавалось ее стараниям. – Я временами дух его чую, только не пойму, откуда: ветер все время меняется. Ты получше гляди, слышишь? Да не на меня, а кругом.

– Ты, похоже, сквозь собственный затылок видеть умеешь, – буркнул Леф, отворачиваясь.

Он действительно забыл обо всем и приклеился глазами к Ларде. А разве можно было не приклеиться? Идет, будто не переступает по земле, а отталкивает ее от себя ногами; и ноги эти – ну, в синяках да в шрамах, и не сказать, чтобы чистые, но все равно красивые; и наскоро чиненный накидочный шов время от времени позволяет кое-что увидать (почему-то так куда интереснее, чем даже когда на девчонке вовсе ничего нет). Ну вот подумать же только: тоща, конопата, жилиста, плечи как у неслабого мужика, а хочется смотреть и смотреть… Еще и девки той опасается, которая за Бездонной осталась. Глупая ты, глупая, да кто же, кроме тебя, сумел бы заставить позабыть о подкрадывающейся погибели?! И разве есть что-нибудь, ради чего можно забыть тебя? Глупая ты…

Леф не сумел бы удержать эти чувства в себе – несмотря на близкую опасность и Гуфино присутствие что-нибудь да прорвалось бы словами. Но хоть голова парня и была занята вовсе не тем, чем следовало, он все-таки первым сумел приметить, как вдруг шевельнулись разлегшиеся на траве звездные блики. Раз, потом снова… Будто бы между травой и павшим на нее светом затесалось что-то еще – смутное, неразличимое, ползущее.

– Ларда! Прямо передо мной, шагах в двадцати. Видишь?

– Вижу. Когда кинется, бей навстречу и вверх. Я помогу сбоку.

Леф шагнул навстречу подползающей твари. Стиснутый в его руке клинок словно бы независимо от хозяйской воли принялся описывать неширокие медленные круги, и сгусток мрака вдруг вспух, обрисовался приподнявшимся от земли гибким звериным телом: хищное перестало прятаться.

Леф остановился, и тварь тоже замерла. Под ее выпуклым лбом вспыхнули два пронзительных багровых огня, ниже мокро блеснула острая белизна…

– Не смотри в глаза, – напряженно сказала Ларда.

Девчонкино предупреждение запоздало. Тлеющие угли звериных глаз неспешно и властно втягивали в себя взгляд Лефа – так болотная хлябь засасывает ноги неосторожного. Вроде бы лишь запнулся на кратчайший осколок мига, мимоходом, слегка, а попробуй вырвись… Два кровавых зрачка внезапно распахнулись немыслимой ширью и глубиной, занавесив собою осевшую на задние лапы тварь, и весь прополосканный холодным сиянием лес, и все остальное. А когда настойчивые окрики Торковой дочери заставили-таки парня встряхнуться, хищное почему-то оказалось вовсе не там, куда уткнулся Лефов парализованный взгляд. Зверь перетек левей и заметно ближе.

Леф не стал поворачиваться к нему лицом, только вывернул шею, чтобы искоса следить за хищной тварью, да клинок опустил острием к земле. Хищное отозвалось на эти движения бешеный знает чем – не рык, не вытье, а будто немощная старуха проныла опасливую тихую жалобу. Очертания твари чуть изменились, и парень понял, что она сейчас бросится, причем именно на него. Леф еще успел крикнуть Ларде: «Не суйся, я сам!» – и будто подхлестнутое этим криком гибкое темно-бурое тело отшвырнуло себя от земли.

Упав на колени, Леф коротко взбросил клинок навстречу подменившей собою небо клыкастой бездне. Страшный удар по острию выломал рукоять из его пальцев, что-то задело макушку (да как задело – парню показалось, будто с хрустом надломился затылок), а потом в глаза снова ввалилось ледяное звездное множество.

Меч пропал, его некогда было искать, но оставался еще бивень на левой руке, и парень рванулся вслед проскочившему зверю.

Рванулся и замер, потому что зверь лежал на траве (лежал врастяжку, не по-живому), а рядом, крепко расставив стройные, забрызганные темными пятнами ноги, стояла Ларда с ножом в кулаке. Лезвие ножа тоже было темным, как брызги на девчонкиных ногах, как широкая полоса на шее у мертвой твари.