Читать книгу "Особый отдел и тринадцатый опыт - Николай Чадович"

– Как же мы тогда без выпивки обойдёмся? – забеспокоился Цимбаларь.

– Не переживай. Уж она-то перепихнётся обязательно, – заверил гостя Посибеев. – Тут недалече пастухи стадо пасут, а на сороковом километре солдаты рельсы меняют. Найдет себе щекотунчика. Так что скоро обратно явится… Тебя как звать-величать?

– Александр, – представился Цимбаларь.

– А меня Никодим Иваныч. Для своих просто Никудыша… Надолго к нам?

– Отдохну немного и пойду дальше.

– Если тебе через границу надо, так и скажи, не робей. Ночью переведу. Всего за два пузыря, – предложил Посибеев.

– Спасибо, не надо. У меня семья в Пскове осталась, – соврал Цимбаларь. – Волноваться будут.

– Дело хозяйское, – не стал спорить Посибеев. – Семья, натурально, уважения требует. Хотя, с другой стороны, дешевле двух пузырей не бывает. Сходили бы на денёк и вернулись живым манером. За одну ходку можно на месяц веселой жизни заработать.

– Что же ты сам не ходишь? – поинтересовался Цимбаларь.

– В одиночку не дойду, – честно признался Посибеев. – Туда надо водяру нести и сигареты. Я по дороге нажрусь и засну прямо у пограничного столба… Да и оборотного капитала не имеется.

– Давно тут живёшь? – спросил Цимбаларь, начиная исподволь готовить почву для откровенного разговора.

– Давно. Ещё при советской власти сюда перебрался. Из Смоленской области.

– А там что не понравилось? Леса и болота те же самые.

– Долгая история. – Хотя возвращение посыльного (вернее, посыльной) ожидалось не раньше чем через час-два, Посибеев всё время поглядывал в окошко. – Я, между прочим, потомственный земледелец. Работал механизатором в колхозе «Заря коммунизма». За уборку зерновых имел кучу почётных грамот. Раз даже к ордену хотели представить… В восьмидесятом году перед жатвой началась эта всемирная Олимпиада. Нас она, конечно, ни хвостом, ни боком не касалась, но какой-то мудак из обкома партии объявил почин: дескать, каждый передовой комбайнер должен вызвать на социалистическое соревнование одного спортсмена-олимпийца, имеющего отношение к Смоленской области. Мне в соперники назначили боксёра. Не то Педридзе, не то Пердадзе. Грузина. Он у нас армейскую службу в спортбате проходил… Я, признаться, про эти дела сразу забыл. Своих забот хватало. Убрал за сезон пятьсот тонн зерна, а боксёра, как на беду, в первой же схватке вырубили. Нашла, как говорится, коса на камень… Всё бы хорошо, да по случаю Дня урожая решили подвести результаты соцсоревнования. Того боксёра чуть ли не силком из Москвы вытребовали. Мы с ним плечом к плечу на сцене стояли. Мне холодильник «Саратов» достался, а ему только букет цветов. Короче, шиш с маслом. Мне хлопают, а ему свистят. Знамо дело, чужой, да ещё чёрножопик. Он и так смурной был, а тут, вижу, мрачнеет час от часу. До самой ночи злобу копил, пока банкет не кончился. А потом в укромном местечке так дал мне по сусалам, что я только на второй день в хирургии очнулся. Сотрясение мозга и перелом челюсти в трёх местах. Способный, значит, боксёр был. На следующей Олимпиаде мог бы прославиться. А так срок схлопотал из-за собственной дурости. На суде этот Пердадзе вообще пообещал мне голову снять. Вот я и рванул сюда от греха подальше. Тем более что после сотрясения мозга мне уже не до комбайна было. Оставалось только подвозчиком кормов на свинарнике работать…

– Про героев социалистического соревнования я слышал, – сказал Цимбаларь, которого эта история весьма позабавила. – А вот про жертву социалистического соревнования слышу впервые. Прими, Никодим Иванович, мои самые искренние соболезнования.

– Тебе смешно, а у меня челюсть в сырую погоду словно разламывается, – обиделся Посибеев. – А поскольку другой погоды здесь не бывает, можешь представить мои мучения. Только чемергесом и спасаюсь. Раньше свой гнал, да участковый, иуда, аппарат разбил.

Цимбаларь, успевший составить об участковом самое положительное мнение, был неприятно удивлён. Лишать человека единственного лекарства – это грех при любом общественно-политическом строе, а тем более при таком, для которого ещё даже подходящего названия не придумали.

Так в уморительных разговорчиках прошло больше часу, и вскоре снаружи призывно заблеяли овцы и закудахтали куры.

– Возвращается, паскуда, – констатировал Посибеев. – Отдрючилась. Потешила блуд. Гадом буду, изувечу.

– Но только попозже, – посоветовал Цимбаларь. – Сначала пропустим по стопарю. А иначе я подхвачу крупозное воспаление легких.

Возвращение Посибеевой можно было отнести к редкому ныне жанру волшебной сказки.

Из дома уходила блёклая, затурканная, ко всему равнодушная баба, а назад явилась возбуждённая, похорошевшая, румяная дамочка с сияющими глазами. Даже её затасканный платок и мешковатая одежда смотрелись сейчас совсем по-другому. А уж как изменились говор, походочка и настроение – даже сказать невозможно.

О причинах, поспособствовавших такой разительной метаморфозе, постороннему человеку можно было только догадываться, однако зоркий Цимбаларь сразу подметил, что застёжка юбки, прежде находившаяся слева, теперь переместилась на правый бок.

Посибееву, знавшему свою жену как облупленную, только и оставалось, что злобно прошипеть:

– Убью, сука! Растерзаю!

Впрочем, первая рюмка, выпитая без всякой закуски, несколько смягчила его ожесточившееся сердце.

– Ладно, сильно лупить не буду, – пообещал он. – Только признайся, с кем трахалась: с пастухами или с солдатами?

– Да о чём ты, Никудыша? – Посибеева жеманно закатила глазки, всё ещё сиявшие огнем страсти. – Перед чужим человеком стыдно. Ещё невесть что подумает… Никуда я по дороге не заворачивала и посторонних мужчин даже не видела. Добежала до разъезда и сразу обратно. Если мне не веришь, у Цили спроси.

– Нашла свидетельницу! – фыркнул Посибеев. – Она с тобой одного поля ягодка, только трахается не ради удовольствия, а за деньги… Лучше скажи, почему к твоей юбке сено прилипло?

– Где ты видишь? – Она взмахнула подолом так, что собака опрометью выскочила из дома. – Если и прицепилась одна травиночка, так это из нашего курятника. Я ведь утром яйца собирала.

– Опять, шалава, врёшь! Чтобы тебе когда-нибудь этими яйцами и подавиться! Только не куриными, а другими… Готовь закусь, пока цела!

Резать петуха Посибеева не стала, зато зажарила яичницу с салом (брезгливого Цимбаларя от её вида аж передёрнуло), достала из погреба миску квашеной капусты, накрошила в кислое молоко репчатого лука и свеженьких огурцов.

Пока хозяйка, собирая на стол, то и дело выбегала по своим нуждам, Цимбаларь вполголоса спросил Посибеева:

– А ты, Никодим Иваныч, не пробовал сам её ублажить? Глядишь, и перестала бы на сторону гулять…

– Пробую, каждую ночь пробую. – Посибеев даже зубами заскрежетал. – Но дальше пробы дело не идёт. Износился, видать…

– Тогда не отпускай её одну из дома. Авось и перебесится.