Читать книгу "Царь-Космос - Андрей Валентинов"

Фамилией, впрочем, не поделился. И не надо, и так все ясно. Темно-синяя гимнастерка мягкого дорогого сукна, белый металл в петлицах, на рукаве – нашивка с ромбами, одеколонный дух, волосы чуть ли не в бриолине. А присмотришься – лошадь лошадью, только с усами.

Вот они, начальнички новые. Вот, значит, за кого воевать довелось!

– Вы, товарищ Пантёлкин, напрасно мне не верите. Смертный приговор на вас уже больше года висит, а мы вас вытащили, спасли, можно сказать. Между прочим, из-за вас Особый отдел чуть не поссорился с товарищами из Петрограда. Очень уж им крови Фартового хотелось. Но мы своих не выдаем. Чекистское братство – не пустые слова. Это закон, товарищ старший оперуполномоченный.

– Бывший, – напомнил Леонид. – Меня из ВЧК еще в 1921 уволили.

На лошадиной морде – снисходительная усмешка. Начальничек тоже почуял слабину, сейчас давить станет. И ответить нечем, все карты у него.

– Това-арищ, Пантёлкин! Чекист – он бывшим не бывает. Ваше личное дело просто переслали из Питера к нам, в Столицу, в феврале 1922-го вас оформили сотрудником Госполитуправления в той же должности. Ваша служба продолжается…

Слова падали, словно капли воды с потолка. Не отвернулся, не спрятаться. Леонид понял – сейчас сломают. Для того и спасали из-под пуль, в Столицу везли, обедом из ресторана кормили. Немалый чин по его душу прислан, не мелочатся товарищи с Лубянки.

– Итак, товарищ Пантёлкин. Прежде всего, вы отчитаетесь о своей работе. Мы хотим знать, кто отдал приказ о разработке операции «Фартовый», кто вел и прикрывал вас все эти месяцы. Вы уже знаете, что операция сейчас квалифицируется, как ошибочная, даже преступная. Вашей личной вины в этом нет, вы лишь выполняли приказ. Так помогите разоблачить врагов! Назовите имена, дайте показания, реабилитируйте себя перед рабоче-крестьянской властью. Иного пути нет, иначе предателем станете вы сами. Со всеми вытекающими, Пантёлкин, учтите!

Уже не «товарищ». Давит, морда лошадиная, костями хрустит. Леонид прикинул, когда этот тип мог появиться в ВЧК? В 1918-м его точно не числилось, тогда свои наперечет были.

– Вы Лафара Георгия Георгиевича помните, гражданин начальник?

– Как? Как вы сказали?

Осекся начальничек, с мысли сбился. А Леониду легче стало. Вовремя друга вспомнил!

– Когда меня в декабре 1917-го товарищ Дзержинский в ВЧК позвал, я совсем еще мальчишкой был, только-только шестнадцать исполнилось. Вот меня под начало Жоры Лафара и отдали, чтобы делу научил. Потом к нам еще Яша Блюмкин пристал, вроде как оперативная группа образовалась.

– Блюмкин? – лошадиная морда нервно дернулась. – Он-то здесь причем?

– Не причем, – как можно наивнее улыбнулся Леонид. – Просто служили вместе. Так вот, в декабре 1918-го Жору отправили с заданием на юг, к интервентам. Оперативный псевдоним – «Маркиз Делафар»…

– Маркиз Делафар! – начальничек облегченно вздохнул. – Теперь понимаю. Он, Пантёлкин – настоящий герой. И погиб героем.

Леонид вспомнил Жору, яркогубого, кудрявого, веселого, казалось, не умевшего унывать. «Лёнька, пока стрелять не начали, давай я тебе стихи свои новые прочту. Про Французскую революцию». Пантёлкину его стихи нравились, Дзержинскому, говорят, тоже.

– Жору французы два месяца ломали. Он ведь сам француз, и родичи его там, во Франции, и предков могилы. Вроде как против собственной страны работал. А главное, сдали-то его свои. Наши сдали, а почему и за что – не ко мне вопрос. И Жора это знал. Как себя оправдать можно, какие причины для измены найти! Любой бы сдался, а Жора – нет. А теперь вы меня ломаете. Операция «Фартовый» имела целью очищение Петрограда от бандитского и прочего вражеского элемента. Если вам в Столице такое не по душе…

– Прекратите! Сами не знаете, что мелете!

Начальник встал. Теперь они были вровень, почти глаза в глаза.

– Операция «Фартовый» задумывалась для того, чтобы скомпрометировать Новую экономическую политику в глазах трудящихся Петрограда. Задумывалась врагами. Если вы не поможете их разоблачить, мы вас уничтожим. Мне и так не по душе этот компромисс, учтите.

Поглядел Леонид на лошадь в петлицах, да и ответил:

– В этом и есть между нами разница, гражданин начальник Особого отдела. Мы – без компромиссов обойдемся, сразу вас к стенке поставим. Вы мне про один чекистский закон напомнили, я вам про другой. Тоже наш, кровный, можно сказать. Умри ты сегодня, а я – завтра. Счастливо дожить до завтра, товарищ!

* * *

Если смерть выбрал, если от жизни отказался, станешь ли по сторонам смотреть? Может, и станешь. Любопытство последним умирает, даже после надежды. Когда Леонида обратно в черное авто впихнули, он сразу в окошко взглянул. Напрасно! Шторы на окне, и на соседнем – тоже, странно, что лобовое стекло фанеркой не забили. Тут любопытство и проснулось. Если на смерть, то куда? Столицу Леонид знал плохо, наездами бывал, и то по службе. Не разгуляешься, не оглядишься. Мест расстрельных в Столице, конечно, побольше, чем в Питере, говорят, и на Ходынке стреляют, и в Хамовнических казармах.

Авто тронулось, рыкнуло мотором. Леонид закрыл глаза, чтобы в затылок шоферский не смотреть. Скоро все узнает, жаль, не рассказать, ни в мемуарах описать не придется. Подумать бы напоследок о чем-то приятном, веселом, но мысли вокруг все того же крутились. Не повезут его ни на Ходынку, ни в Хамовники, где обычную контру и шваль уголовную пускают в расход. А он, бывший старший уполномоченный, из необычных. В Питере его уже похоронить успели и даже награды получить за изничтожения врага народа Фартового. Считай, месяц на том свете прогулы ставят.

Машина мчала куда-то вдаль, подпрыгивая на выбоинах и на обломках сброшенного с тротуара весеннего льда, в салоне потеплело, и Леонид попытался снять кепку. Чьи-то пальцы перехватили руку.

– Сидеть!

Леонид вдруг подумал, что так же, наверно, этапировали на смерть Жору Лафара. Только не в авто, а на катере. Отвезли подальше в море, прикрутили к связанным ногам цементный блок… Тела не нашли, потому и награждать не стали. Леонид пытался спорить, даже к Дзержинскому ходил. А за него кто похлопочет? Блюмкин, что ли?

– Сказано, сидеть! Сам расстегну.

Леонид даже не заметил, когда успел рукой за ворот куртки взяться. Уже не тепло, жарко. Чья-то рука прикоснулась к горлу, расцепила крючки, а заодно и стащила кепку.

– Спасибо!

Поблагодарил, но глаза открывать не стал. Наверно, эти заботливые и назначены на исполнение. Отвезут в тюрьму с подходящим режимом, подождут до темноты, выроют яму прямо посреди двора. К утру только пятно и останется, потом его притопчут ногами, если расщедрятся, асфальтом накроют. А может, и зарывать не станут. Отправят в кочегарку, хорошо, если мертвого. Был Леонид Семенович Пантёлкин – и нет его.

В начале 1921-го, когда Леонида перевели в транспортную ЧК, для виду назначив обычным агентом-контролером, довелось ему как-то поговорить по душам с парнем из Иркутска. Послушал про тамошние дела и чуть завидовать не начал. Сам он не за бумажками войну провел, всякое видеть доводилось, но в Сибири масштаб особый. Слева тайга на тысячу верст, справа она же на тысячу пятьсот, а дальше – Монголия с Урянхаем. Иркутский чекист хвалился, что довелось ему ловить самого Ростислава Арцеулова. На резонный вопрос «кто таков?», сибиряк лишь головой качал: «Га-а-ад! Ух, га-а-ад!». Он и рассказал про расстрельные хитрости. Когда товарищу Чудову, начальнику Иркутской ЧК, поручили исполнить Адмирала, он поступил умно. Конвой отвел на Ушаковку палача-китайца, нарядив его в адмиральскую шинель. Исполнили – и в прорубь столкнули. С самим же Адмиралом торопиться не стали. В подвал притащили, велели одежку снять, а после каждый душу отвел, пока патроны не кончились. Там, в подвале, и прикопали врага. И кто теперь этому поверит? Всем известно, что Адмирала Ангара унесла. Ищите!