Читать книгу "Тень Инквизитора - Вадим Панов"

«Весь православный мир с тревогой следит за новостями из Москвы, из Центральной клинической больницы, куда сегодня ночью доставили патриарха. Напомним, что Его Святейшество почувствовал недомогание во время визита во Владивосток, был госпитализирован и немедленно переправлен в столицу…»

Стол был погребен под ворохом дополнительных материалов: вырезки из других газет, распечатки теленовостей, сообщения от шпионов и осведомителей, но Глеб снова возвращался именно к этой заметке. Почему? Она не была первой, состояла из общих фраз, но она была именно тем, что требовалось сейчас Глебу: выжимкой. Подробная информация анализировалась в его голове, факты обрабатывались, сопоставлялись друг с другом, рассчитывались последствия тех или иных действий, делались промежуточные выводы, а штампованные предложения безвестного репортера не позволяли отвлечься от темы.

На этот раз тишину нарушил негромкий удар гонга.

— Наконец-то! — Глеб бросил газету на стол и, не снимая очки, подошел к одной из конструкций, увенчанной овальным, слегка изогнутым зеркалом. — Наконец-то!

Поверхность зеркала закрывала плотная белая пелена, но после того, как мужчина начертил на обратной стороне несколько символов, она медленно растаяла, и перед внимательным взглядом Глеба явилась большая больничная палата.

— Здравствуйте, Ваше Святейшество.

Плотный старик с окладистой седой бородой лежал на стоящей у окна кровати. Его грудь мерно вздымалась, глаза были закрыты, и находящиеся в комнате приборы мерным гудением подтверждали, что кризис у пациента миновал. В углу, на простом неудобном стуле читала книгу средних лет сиделка.

— Посмотрим общее состояние.

Глеб взял маркер и аккуратно начертил на поверхности зеркала заковыристый иероглиф. Несколько секунд конструкция обдумывала приказ, после чего иероглиф исчез, само изображение подернулось рябью, цвета поблекли, потускнели и в конце концов растворились, оставив лишь контуры человеческих фигур, прорезаемые черными и серыми пятнами.

Сиделке скоро предстоит удаление аппендицита… При чем здесь сиделка? Женщина не интересовала Глеба, а угрожающую кляксу в ее животе он отметил автоматически: глаза, привыкшие снимать максимум информации, передали в мозг ненужную подробность, поняли свою ошибку и сосредоточились на главном, на патриархе. Черные нити опутали сердце, подозрительная тьма в районе почек, серые пятна у желудка… Глава Русской Православной Церкви не то чтобы был болен: действительно опасных пятен было немного, но угрожающая серость сковала его тело. Мужчина, лежащий в ЦКБ, был стар, и в его плохом самочувствии не было ничего странного. С такими показателями патриарх мог умереть через минуту, а мог прожить еще тридцать лет.

— Непонятно. — Глеб провел рукой по зеркалу, заставив его вновь покрыться дымчатой пеленой, и повторил: — Непонятно.

Слишком многое поставлено на карту, слишком многое. Годы подготовки и размышлений, годы напряженного труда и локальных успехов. Глеб не обманывал себя: он действительно добился многого. Получалось все, за что бы он ни брался, и миллионы людей тратили всю жизнь на то, чего Глеб достигал походя. Но теперь оставалось самое главное, самое сложное: свести воедино все достижения последних лет, превратить мелкие победы в грандиозную викторию. Момент был необычайно удачным: патриарх, в силах которого было серьезно помешать планам Глеба, пребывал вне игры, и за два-три дня вполне можно успеть реализовать задуманное. Годы упорного труда завершатся серией стремительных ударов. Короткой, мощной серией, требующей всего нескольких дней. Эти дни есть. А в следующий понедельник ничье мнение уже не будет иметь значения.

— Войны выигрывает не тот, кто ударит первым, а тот, кто ударит вовремя. — Он посмотрел на переплетенный виноградной лозой крест. — Время пришло.

Ждать смерти патриарха бессмысленно: за освободившееся место развернется нешуточная борьба между самыми могущественными силами страны. Драки Глеб не боялся, но предпочитал идти к своей цели кратчайшим путем. Сейчас конкуренты не готовы, и его неожиданный удар станет для них неприятным сюрпризом.

«Несмотря на то, что не в правилах РПЦ выносить на преждевременное обсуждение деликатные вопросы, аналитики уже пытаются понять, кто является наследником Его Святейшества. Большинство наблюдателей склоняются к мысли, что вероятных кандидатов два: митрополит Феофан, управляющий финансовыми потоками РПЦ, и митрополит Даниил, известный своими богоугодными делами…»

Кошелек и благотворитель. О каждом Глеб мог сказать значительно больше, чем они знали о себе сами.

«Мы молимся за здоровье Его Святейшества. Все священнослужители, все прихожане, все, кому небезразлично…»

Это из высказываний Даниила, Феофан отмалчивается.

Самым неприятным было то, что, несмотря на прилагаемые усилия, Глебу так и не удалось привлечь в свою команду высококлассного предсказателя. Способностей его помощников хватало разве что на удачную игру на бирже да в казино. И только. В делах, где участвовали Великие Дома, они давали такую погрешность, что Глеб уже давно перестал интересоваться их мнением. Приносят пользу бизнесу — и ладно.

Кошелек и благотворитель. Кто-то из них должен стать первым. Кто? Выставлять темную лошадку нельзя: стремительная атака предполагает использование раскрученной фигуры, кого-то надо подвинуть. Кого?

Глеб прикоснулся к кресту, перекрестился, сделал несколько шагов в сторону и плавно прошел сквозь казавшуюся незыблемой стену.

Недавно отстроенное здание корпорации «G-RU» располагалось слегка на отшибе, на самом краю Васильевского острова, и с его крыши открывался великолепный вид и на залив, и на центр Санкт-Петербурга. Золотой шпиль Петропавловской крепости, изысканность Зимнего, знаменитые мосты, прорезающие широкую грудь Невы…

Глеб ненавидел этот город. Ненавидел из-за свинцово-серого неба, из-за вечного, рвущего легкие ветра, который гнал залив на бывшие болота, ненавидел из-за дождя, готового пролиться в любую секунду. В свое время за городом хотя бы следили, любовно стирая с его лица последствия ударов беспощадного дыхания моря, но коммунисты перестали заботиться о колыбели своего переворота, лишь изредка проходясь швабрами по фасадам, и превратили Северную Пальмиру в угрюмое поселение на болотах. А потом, словно в насмешку, вернули гордое имя «Санкт-Петербург», хотя начать следовало с разгребания помойки. Глеб по-прежнему называл город Ленинградом, и отнюдь не по привычке. Просто, в понимании гиганта, город в своем нынешнем виде не имел права называться по-другому.

— Будет шторм.

— Ничего удивительного.

— Глебу надо подумать?

На крыше был установлен непромокаемый тент, под которым пряталось скрипучее кресло-качалка. Тент не позволял местным тучам выливать свое содержимое на голову сидящего, но не спасал от промозглого ветра. Поэтому, как только Глеб опустился в кресло, здоровенный, не ниже семи футов великан заботливо укутал его ноги толстым пледом.