Читать книгу "Департамент "Х". Прицел бога - Сергей Самаров"

Умански видел бронежилет на генерале, но с большим удивлением посматривал на полковника Кирпичникова и на то место, куда попала пуля. Он знал, что не промахнулся, но никакого следа на нанокостюме не осталось. Кроме того, Кирпичников даже не подавал вида, что ему больно. Стрелявшему было непонятно, как он умудрился никого не убить в этой ситуации. Он был профессионалом, и обычно поражал цель без промаха. Если с первым русским все более-менее ясно – там спас бронежилет, – то со вторым возникали вопросы, которые Умански задавать не стал, понимая, что ему никто не ответит.

– С вашим адвокатом я работать не буду.

– А кто тебя спросит? – удивился Кирпичников. – Значит, вообще без адвоката обойдешься. По большому счету, дело может и не дойти до суда. Не такой ты ценный для нас кадр, чтобы время на тебя терять.

– Сынок, – сказал генерал, – я свои сломанные ребра тебе прощу. Тебе и без того есть за что отвечать. Уже одно убийство старшего лейтенанта Савельева тянет на пожизненное. Есть живые свидетели, которые тебя, без сомнения, опознают. Они даже твой словесный портрет составили. Здесь уж тебе никак не отвертеться. Это первое, но не самое серьезное. Знаешь, чем тебе это грозит?

– Я не буду разговаривать без консула, – упрямо повторил Умански.

– Почему? – удивился генерал. – Я же с тобой без консула разговариваю... Впрочем, твое дело. Я могу и без консула говорить – и буду. Буду просто давать тебе информацию. И она тебя не слишком обрадует. За убийство, совершенное в зоне проведения контртеррористической операции – а в то время в районе была введена именно такая мера, – тебе грозит, как я уже сказал, пожизненное заключение. То есть, если говорить реально, два-три года тюрьмы. Это и есть, извини уж, пожизненное... Наши тюрьмы – не американские, в них мало кто из иностранцев дольше вытягивает. Слыхал я про одного рекордсмена, который чуть-чуть до четырех лет не дотянул, но он был уникумом. Ты не такой.

– За одиночное убийство получить пожизненное заключение невозможно ни по каким законам, – все же начал разговаривать Умански. – А больше вы мне ничего приписать не сможете. Разве что ваши ребра...

– Есть еще покушение на жизнь капитана Кирпичникова, а также покушение на жизнь полковника Кирпичникова, а также повторное покушение на полковника и попутная попытка убийства генерал-лейтенанта – меня то есть. Все доказуемо, но нам и доказывать это нет необходимости. И ты напрасно так легкомысленно относишься к преступлению, совершенному в зоне действия антитеррористического режима. Там любой выстрел, любой удар ножом, даже не смертельный, расценивается как проявление терроризма. То есть уже тянет на пожизненное заключение. Это, конечно, лучше, чем немедленная смерть, но тем не менее... Однако я предполагаю, что мы даже не будем с тобой возиться. Нет смысла...

– Пристрелить меня обещаете? – с усмешкой спросил Умански.

– Вот еще, возиться с тобой, – улыбнулся Кирпичников. – И без нас есть кому тебя подстрелить.

– Это вы о чем?

– О том, что ваше ЦРУ, господин Умански, если вы действительно такую фамилию носите, – загадочно улыбаясь, сказал полковник Ярков, – всегда убирают своих, когда те засветятся. Вас уже засветили.

– Какое я могу иметь отношение к ЦРУ? – скривился в гримасе Умански.

– Нам бы тоже хотелось это проверить, – сказал Апраксин. – Мы тут небольшой эксперимент провели. Мы знаем, что номера телефонов капитана Кирпичникова и полковника Кирпичникова прослушиваются. И последний позволил себе сообщить сыну в телефонном разговоре, что в того стрелял некий Джозеф Умански, официально числящийся сотрудником строительно-монтажной фирмы; потом этот же человек стрелял и в самого полковника, а еще чуть позже зарезал старшего лейтенанта Савельева. И что Джозефа Умански взяли под наблюдение и не позволят ему вылететь за пределы России, хотя он даже купил билет. Разговор состоялся буквально за несколько минут до твоего появления здесь, парень. Я думаю, твои хозяева уже спохватились. И ты уже не вернешься туда, откуда вышел сегодня. С тобой что-то нехорошее на улице произойдет. Если не сейчас, так чуть позже. Развяжите ему руки, – приказал генерал. – Пусть уходит...

Один из оперов ФСБ поддернул сидящего на полу Умански за плечи, заставил пригнуться и разрезал у него на руках веревку, потому что развязать узел, который завязал Кирпичников, оперу показалось невозможным.

– Зачем веревку испортил? – покачал головой полковник. – Там можно было за одну петлю потянуть, и все развязалось бы само. Простой морской узел.

Умански встал на ноги, потер затекшие запястья и посмотрел поочередно на генерала и на двух полковников, что вели с ним разговор. Потом положил руку на дверную ручку и остановился. Снова сел, только теперь уже на низкую тумбочку под вешалкой.

– Что же не идешь, сынок? Ты свободен, – поторопил его генерал.

– Не пойду, – упрямо сказал Умански. – Вы правы. Меня убьют. Я даже знаю, кто именно. Боюсь, что убьют даже в том случае, если вы меня выведете.

Генерал несколько раз кивнул головой, потом вытащил трубку, показывая, что ему требуется позвонить, и вышел на кухню, откуда разговора было не слышно. Вернулся он уже через минуту и кивнул Яркову.

– Умански в вашем распоряжении. Я думаю, теперь он будет разговорчивым. Иначе вы можете просто выгнать его из своего здания. Пусть идет куда хочет. Полковнику Кирпичникову следует выспаться перед завтрашним днем, а мы ему мешаем. И господина Умански, хотя он боится выходить даже под конвоем, мы оставить в квартире Владимира Алексеевича не имеем права. Уведите его. Может быть, доберется живым до камеры...

Один из офицеров вытащил наручники. Умански с готовностью подставил руки. Полковник Ярков открыл дверной замок и вышел первым, за ним и все остальные. В квартире остались только Апраксин и Кирпичников. Генерал рассматривал свой пиджак. На нем, как и на рубашке, зияли сквозные дыры. Для солидного человека ходить в таком виде недопустимо.

– Недели костюм не проносил... Вот жена ругаться будет, – пожаловался Виктор Евгеньевич. – Давненько я уже не приходил домой в дырявой одежде.

Владимир Алексеевич в это время рассматривал свои убытки. Пуля пробила стекло серванта, разбила два хрустальных фужера и отколола ручку от хрустального же графинчика. Задняя стенка серванта тоже оказалась пробитой.

– Моя тоже из-за этой пули расстроится, – посетовал полковник.

– Посуда бьется к счастью. На днях твою жену выпишут. Постарайся хотя бы стекла сменить, – сказал генерал и стремительно пошел на кухню, словно что-то там забыл. Полковник двинулся за ним и увидел, как Апраксин отодвинул шторку, чтобы посмотреть в окно.

– Свет, Владимир Алексеевич, выключи, чтобы видно было лучше.

Кирпичников выключил свет, но сам к окну не подошел.

– Есть! Нормально сработано... – сказал генерал. – Молодец Ярков. Хорошо среагировал.

– Что там? – спросил Кирпичников.

– Я приказал снайперу на чердаке дома напротив всадить пулю в дверь над головой задержанного. Его здорово этим напугали. Наверняка сейчас думает, что его свои хотели ликвидировать. Ярков закрыл задержанного грудью, и опера бегом, всей группой, проводили его в машину. И сразу уехали.