Читать книгу "Обман Зельба - Бернхард Шлинк"

— А где мне найти вашего мужа?

Она хитро посмотрела на меня из-под полуоткрытых век.

— Хотите меня обдурить? Мужа у меня тоже больше нет.

Я решил зайти с другой стороны.

— Вы хотите вернуть себе дочь?

Не дождавшись ответа, я щедро повысил ставку:

— Вы хотите вернуть себе дочь и мужа?

Она посмотрела на меня, и ее взгляд опять на мгновение прояснился, но тут же, пройдя сквозь меня, застыл.

— Мой муж умер.

— Но ваша дочь жива, фрау Зальгер, и ей нужна помощь. Вас это не интересует?

— Мой дочери уже давно не нужна никакая помощь. Хорошая взбучка — вот это бы ей не помешало… А мой муж… эта тряпка… эта мокрая курица…

— Когда вы в последний раз общались с Лео?

— Ах, оставьте вы меня в покое! Все уходят… Сначала он, потом она. А вы чего не уходите?

Дождь усиливался, и у меня, и у нее уже намокли волосы. Я сделал еще одну попытку.

— Когда она ушла?

— Сразу же после него. А тот уже давно этого ждал. Наверное, она хотела…

— Что она хотела?

Фрау Зальгер не ответила. Она уснула, не закончив предложения. Я понял, что дальнейшие попытки бесполезны. Я опустил маркизу и постоял еще с минуту, слушая храп фрау Зальгер и шум дождя, забарабанившего по полосатому тенту. Телевизор я оставил на террасе.

20

Заткнуть дыры

— Если вам нужно что-нибудь узнать о боннских политиках и их частной жизни, обратитесь к Бройеру. Он ваш ровесник, с сорок восьмого года живет в Бонне, пишет для разных небольших газет и одно время вел телепередачу про депутатов. Он собрал представителей всех фракций, — но именно тех бессловесных депутатов-невидимок, мнение которых никого не интересует, — и устраивал с ними дискуссии о политике, как будто им до нее есть дело и они в ней хоть что-нибудь понимают. Было жутко смешно. Но руководители фракций добились закрытия передачи. Очень занятный и толковый тип, этот Бройер.

Такой совет я получил от Титцке, моего старого мангеймского знакомого, журналиста, который раньше писал для «Хайдельбергер тагеблатт», а теперь ишачил на «Райн-Неккар-цайтунг». Я позвонил Бройеру. Тот согласился принять меня на следующий день ранним утром.

Поэтому я остался в Бонне. Я нашел спокойный отель за Поппельсдорфским замком. Отсюда было рукой подать до Бройера. Перед сном я позвонил Бригите. Чужие звуки чужого города, чужая комната, чужая кровать — все это пробуждало тоску по родным местам.

Бройер встретил меня бьющим через край многословием.

— Господин Зельб, если мне не изменяет память? Вы из Мангейма? Старый друг Титцке? Да… Надо же! «Хайдельбергер тагеблатт» остался в прошлом… Я все чаще вспоминаю… А впрочем, не важно. Входите.

Стены комнаты были заставлены книгами. Широкое окно выходило на квадратный двор со старыми деревьями; за крышами торчали две высокие фабричные трубы. Стол перед окнами был завален бумагами, на экране автоматической пишущей машинки требовательно моргал маленький зеленый треугольник, шипела кофеварка. Бройер усадил меня в глубокое кресло, сам сел на вращающийся стул перед столом, сунул руку под сиденье, дернул за рычаг, и сиденье с грохотом опустилось. Теперь мы с ним сидели на одном уровне.

— Ну, выкладывайте! Титцке просил, чтобы я сделал для вас все, что в моих силах. Ладно. Вам слово. Вы — детектив?

— Да, и сейчас занимаюсь одним делом, в котором фигурируют молодая женщина по фамилии Зальгер и ее покойный отец, который когда-то, судя по всему, был в Бонне большой шишкой. Или министериальдиригент — далеко не шишка? Фамилия Зальгер вам что-нибудь говорит?

Сначала Бройер слушал меня очень внимательно, потом как-то вдруг сник и задумчиво посмотрел в окно, массируя левой рукой мочку уха.

— Когда я вот так смотрю в окно… Знаете, почему мне нравятся эти фабричные трубы? Они напоминают о другом мире — необязательно лучшем, но более цельном, где, в отличие от Бонна, имеются не только служащие, политики, журналисты, лоббисты, профессора и студенты, но еще и люди, которые работают, что-то строят, делают станки, машины или самолеты — не важно… Которые открывают банки и фирмы, раскручивают их, терпят финансовый крах, которые пишут картины или снимают фильмы, которые еле сводят концы с концами, попрошайничают, совершают преступления. Вы можете себе представить здесь, в Бонне, преступление, совершенное из страсти? Из любви к женщине или хотя бы к деньгам? Или из желания стать канцлером? Не можете! И я не могу.

Я ждал. Интересно, это достоинство или недостаток журналиста, если он сам отвечает на вопросы, которые задает? Бройер опять принялся массировать свое ухо. Высокий лоб, острый взгляд, скошенный подбородок — он производил впечатление умного человека. Мне было интересно слушать его. Он как-то приятно говорил в нос, и все, что он сказал про Бонн, было очень занятно. В то же время я чувствовал себя зрителем на хорошо отрепетированном представлении. Вполне возможно, что он уже в сотый раз рассказывал про трубы и про Бонн.

— Зальгер… Да, помню. Странно, что вы его не помните. Какую газету вы читаете?

— Сейчас «Зюддойче», раньше читал много чего, от «Франкфуртер…»

— Возможно, «Зюддойче» не много писала о Зальгере. Меньше, чем другие газеты. В некоторых его имя стояло на первой полосе.

Я вопросительно посмотрел на него. Он явно наслаждался, разжигая мое любопытство. Я не стал лишать его этого удовольствия. Если человек делает то, что мне нужно, окольные пути и издержки меня не волнуют.

— Кофе?

— С удовольствием.

Он налил мне кофе.

— Зальгер был, как вы сказали, министериальдиригентом. Он занимался вопросами снабжения в Министерстве обороны. Как, впрочем, все, чей голос тогда хоть что-нибудь значил. Вы помните пятидесятые и шестидесятые годы? Тогда все было снабжением, вся жизнь, вся политика. — Он громко хлебнул из чашки. — Вы помните скандал с Кёнигом?

Я представления не имел, кто такой Кёниг.

— В конце шестидесятых?

— Именно. Кёниг был государственным секретарем и президентом одного фонда, через который в обход бюджета финансировались крупные гражданские проекты бундесвера. Это, конечно, была странная схема — государственный секретарь и президент фонда, но что было, то было, и Зальгер был министериальдиригентом и членом правления фонда. Ну что, вспомнили?

Я ничего не вспомнил, но, угадав один раз, снова спросил наудачу:

— Нецелевое использование денежных средств?

В каких еще скандалах могут быть замешаны президенты и члены правления фондов.

— Биафра. — Бройер опять схватился за мочку уха, словно желая выдоить из нее продолжение истории, и многозначительно посмотрел на меня. — Кёниг спекулировал ссудами для Биафры, и если бы она все-таки отделилась от Нигерии, он бы заработал миллионы. Но, как мы знаем, Оджукву проиграл, а вместе с ним и Кёниг. Я не знаю точно, что именно он сделал с деньгами фонда — растратил, или присвоил в юридическом смысле, или еще что-то. Он повесился еще до оглашения приговора.