Читать книгу "Мужские игры - Семен Данилюк"

- По двадцать не хочешь?

- Есть у меня, короче, такая мыслишка - "покачать" ситуацию на родине. Поднять что-то серьезное, так чтоб жизнь вокруг забурлила. Э, разве вам понять!

- Это нам непросто. А ГКЧП опять не боишься? А то у нас еще в твое отсутствие и покруче случилось. И не факт, что в последний раз.

- Это когда из танков по Верховному Совету потренировались? Отбоялся. Потому что больший страх познал - душой зажиреть.

- То есть соскучился по высокой духовности?

- Это у вас-то? Погляди вокруг: была, да вся вышла.

- Неудивительно. Флоровские разбежались.

- Забелиных скупили. Хоп! Два - ноль, - Максим зашелся в добро-подначивающем, рассыпчатом своем смехе.

Пикетироваться с Максимом, как и прежде, было занятием бесперспективным.

- Так чем конкретно думаешь заняться? Есть наработки?

- Поглядим, прикинем, где что поднять можно. Должны же быть зоны, которые вы, олигархи, еще не пожгли.

- За олигарха - это тебе отдельный поклон - высоко поднимаешь. А с зонами у нас по-прежнему все в порядке. Одна сплошная рублевая зона. И доллар - что-то вроде зеленого билета на волю... Один или с семейством? В семье-то хоть нормально?

- О, это нормально. В семье как раз полный нормалек. Они теперь натуралы. Дочка - та и вовсе по-русски с акцентом. И что обидно - специально, стервозинка малолетняя. Патриотизмом отца язвит. Так что семья моя бывшая - чистые невозвращенцы.

- Бывшая?

- Нет, с дочкой контакт остался. А с женой - разбежались втихую. У нее теперь собственный бойфренд. Хахель, по-нашему. Много я, Алеха, понял за эти годы. И главное - от чего человек старится.

- Ты сегодня что-то глобальностью наповал лупишь.

- Человек, Алеха, от собственного страха старится. От страха смерти. А у нас еще похлеще - на страхе жизни взращены. Поступка боимся, а потому пригибаем сами себя так, как никакое КГБ не могло. Вот ты, кстати, как со своей? Помнится, развестись грозился?

- Собираюсь вроде.

- То-то и оно-то. И восемь лет назад собирался. Даже жен впрок придерживаем. И не любим давно, и мучимся, и грызем оттого, а сожительствуем. Потому что с молодости страх в нас под старость одному, без сиделки, остаться. Супруга как клюка - авось пригодится. И под это-то "авось" всю жизнь себя ломаем. Всякое свежее чувство притапливаем. Бляданем втихаря - и на базу, зализываться.

- Не по поводу ли Наташеньки Власовой сии страдания?

Ораторствующего Максима будто по губам ударили.

- Да, Наташка - это, конечно, было что-то, - необычно просто произнес он. Уловил вопросительный взгляд Забелина. - Чего зыркаешь?! Без ваших зырканий тошно. Я ведь задним числом такой умный. Все мы задницей умны. А тогда? Вроде здесь жизнь кончилась. Уезжаешь в другой мир. Что там ждет? Да и у Натальи тоже свой ребенок. Думалось: ну куда? Уеду, забудется...Сначала и вправду забылось. Закрутился. Планы, прожекты. А потом раз и - кольнуло. И еще. Оказывается, проросло. И - такая, скажу тебе, нудянка пошла. Выйду иной раз ночью из Флоридского своего домишки, гляну на небо и - начинаю через звезды с Натальей разговаривать. Крыша пошла. Потому и с женой разбежались. Женщины ведь существа зависимые, - от нашего внимания согреваются. А если не греет, да еще понимает, почему, так какие после этого претензии?.. Как она, кстати? Одна или?..

- Не знаю, Максик. Я ж на другой год после тебя ушел и, считай, все связи оборвал. Слышал, правда, что вроде по-прежнему в институте.

- Чего уж впрочем теперь! Такие-то дела пережил старик Макс. Богатый глупый Макс.

Забелин придвинулся:

- Ты к ней вернулся?

- Еще чего выдумал! - разудало вскинулся Максим. Хотел урезать что-нибудь язвительное. Но щека непроизвольно дрогнула.

- О чем ты? Целая жизнь прошла. И сын у нее теперь большой. И - вообще. Не нами сказано: не возвращайтесь туда, где было хорошо. Такая фея была. А теперь, должно быть, и морщинки, и постарела. А я, как помнишь, никогда не был любителем антиквара, - скорбная забелинская физиономия ему решительно не понравилась. - Ты Мельгунова хоть поздравил?

- В смысле?

- Да ты чего, в самом деле?! - Максим вскочил. - Семь дней назад весь научный мир отмечал семидесятилетие академика Мельгунова. А любимый ученик, стало быть, и прознать про это не удосужился! Сконфузившийся Забелин беспокойно огляделся: "испортит ведь репутацию, скандалюга".

И будто накаркал - из-за деревянной перегородки поднялся полный мужчина с обмазанным сочащимся маслом лицом.

- Нельзя ли потише с вашими интимными откровениями? - потребовал он, сурово глядя на Максима. - Тут женщины, между прочим.

- Нельзя, - не садясь и делая издалека знаки официанту, отказал Флоровский.

- Что? Совсем нельзя?

- Совсе-ем! - отрубил, напрашиваясь на ссору, Флоровский.

Мужчина это понял и - сник. Неловко посмотрел вниз, на своих спутниц, и, оседая, произнес удивительную фразу: - Тогда что уж. Но хоть потише.

- Вежливый, - неприязненно произнес Флоровский. Характер у Макса не изменился. - Все вежливые. Аж до подлости. Старому учителю семьдесят. Может, плохо ему - и ни одна зараза из учеников не навестила. Только водку жрать сильны.

В агрессивном раже он незаметно исключил себя из числа "зараз".

- Есть идея?

- Есть. - Прежним, из былых времен движением Максим сдул насевший на правый глаз локон. За прошедшие годы этот кокетливый локон не исчез и даже не поредел. - Едем к Мельгунову. На день рождения.

Это был вираж по-Флоровски.

- Так день рождения вроде семь дней назад был.

- Восемь! Восемь дней рождения прошло! - обличающе скорректировал цифру Флоровский. - Ну я-то весь из себя в загранице. Но ты же здесь был...

Забелин смолчал - объяснять, что отношения с Мельгуновым прервались после того, как старик выставил его без объяснений из института, не хотелось.

К ним подплыла метрдотель:

- У вас, Алексей Павлович, все в порядке?

- Да вот заграничный человек чуть-чуть перевозбудился. Отвык от ауры нашей.

- Да, пиво у нас замечательное. А вы разве не дождетесь?..

- Увы! Время. - Обрадованный возможностью увильнуть от суходеловских побасенок, Забелин выдернул из портмоне пластиковую карту банка "Возрождение".

И тотчас сверху, словно туз, бьющий валета, ее припечатала золотая карта западного банка.

- И без возражений, - потребовал Макс.

Выйдя вслед за приятелем на улицу, Забелин услышал наполненный радостью смех.

Смеялся Макс. Он стоял посреди Никитской, упершись в нее расставленными ногами, и с блаженным видом вглядывался в открывающуюся за Манежем кремлевскую стену.