Читать книгу "Лошадь на крыше - Наталия Терентьева"

— Н-нет.

— Это хорошо. А почему, кстати?

Почему… Потому что мои гипотетические рассуждения о будущих детях приводили Марика в недоумение. «Кто их кормить-то будет?» — вслух задумывался Марик и терпеливо ждал от меня ответа.

— Милая девушка! — Молодой врач слегка прикоснулся к моей заштопанной и вышитой по штопке бисером маечке. — Вы только поймите: это ведь — крест. Это патология, ошибка природы, если хотите.

— А вшиться, закодировать?

— Ну, если вам себя не жалко, — кодируйте, вшивайте…

Мой «крест» сам сбежал от меня, когда я внезапно заболела. От бесконечных стрессов, переживаний, слез и непривычных мне суровых бытовых условий — два рубля до стипендии, остальное Марик за один день пропил — у меня сначала пропал сон, потом аппетит, а затем — голос… Первый врач, к которому я обратилась, пообещал мне, что аппетит со сном вернутся, а вот насчет голоса… Придется полечиться и как следует за это заплатить… Второй же и третий врачи, хмурясь и пожимая плечами, писали длинные сопроводительные объяснения и направления на дальнейшие обследования. Это связано с этим, а то может быть и от этого, а может и от другого… Хроническое, аллергическое, гормональное, нервное, сосудистое… Дом заполнился банками, склянками, таблетками, полосканиями, крепко пахнущими травяными настоями…

Вот тогда Марику сразу и нашлось, куда уйти. Он панически боялся болезней, лекарств, разговоров о процедурах и не учел, что некоторые диагнозы звучат страшнее, чем сами болезни. А многие болезни, особенно в двадцать шесть лет, вылечиваются без следа.

Я даже не могла поверить, что так просто, без страданий, уговоров, концертов и драк муж Марик расстанется с моей московской квартирой. «Зачем мне больная женщина?» — спросил Марик перед уходом, посмотрел на меня напоследок синими глазами пупса, завязал потуже кулек со своими нарядными кофточками и застиранными трениками и ушел.

«Пока!» — сказала я беззвучно, закрыла за ним дверь, бросила пакет с остатками его вещей на балкон и на всякий случай перекрестилась. Видимо, судьба все-таки решила исправить свою ошибку в отношении меня. Тем более что голос вскоре вернулся сам, внезапно, вместе с глубоким, крепким сном и прекрасным аппетитом.

Как-то вечером перед сном я поняла, что хочу съесть свежего хлеба, лучше белого, и обязательно с нежным, сливочным маслом. Я так захотела есть, что сходила на ночь глядя в магазин и купила хлеба, масла, а также всего, на что у меня хватило денег. Дома я быстро съела огромный бутерброд, запила его вкуснейшим чаем и легла спать, тут же провалившись в глубокий сон без сновидений.

Я проснулась утром оттого, что я во сне что-то сказала. Я попробовала повторить, потом пропеть что-нибудь… Голос был — мой, нормальный, громкий, чистый. И я подумала: похоже, будто кто-то, в отчаянье наблюдавший за моими мучениями с Мариком, одним мановением руки отнял у меня голос, чтобы Марика не стало в моей жизни. И одним же кивком вернул, когда я вновь получила возможность делать в своей квартире и своей жизни все, что хочу, не ожидая грубого окрика и насмешек. Я могла теперь подпевать соседке наверху, вполголоса, чтобы не слышала соседка внизу, и так уставшая от бесконечных криков и истерик Марика…

* * *

Сейчас он иногда звонит:

— Это я! — кричит Марик так, словно он в лесу, а я на Луне. — Давай поговорим! Ну, как дела? Ты родила?!

— Здравствуй, Марик. Ты меня уже спрашивал в прошлый раз. Нет, я не родила. И даже не беременна.

— А я думал — ты родила! Давай поговорим! Алло! Алло!!!

— Слушаю тебя, Марик.

— Давай поговорим! Ну, как дела?!!

— Марик, ты меня плохо слышишь?

— Хорошо!!!

— И я тебя слышу. Зачем ты так кричишь? — говорю я и нажимаю отбой.

— Алло! — снова звонит Марик. — Алло! Прервалось! Ну, как дела?!

Мне надоедает, и я говорю:

— Давай выписывайся, идиот.

Тогда Марик обижается и с криком «Плати тридцать тыщ баксов, сволота!» пропадает еще на полгода.

Бабушка

С бабушкой было сложно ездить в метро, а также ходить в театр и в магазин. К ней приставали. Мужчины старые, пожилые и средних лет. Несмотря на то, что рядом была я. Раньше она любила говорить, что родилась «в один год с Революцией!». Бабушка не умела разговаривать без восклицательных знаков. Потом она стала объявлять, что родилась при царе.

— Ну и при каком же царе ты родилась? — пыталась я сбить ее с толку.

— Как это при каком?! — удивлялась бабушка. — При Николашке втором, конечно! При каком еще? При последнем! Я старая, но не настолько же!

Споры были бесполезны, бравировать своим возрастом — это особый, очень смелый вид кокетства, надо только выбрать момент, когда вокруг побольше народу. Потому что обязательно находился кто-то, изумленно спрашивающий:

— Сколько-сколько?..

— Восемьдесят один! — гордо отвечала бабушка с высоты своих метра семидесяти пяти, поправляла красивую шляпу и добавляла, взмахнув палантином: — У меня уже дети на пенсии и две правнучки!

Своих очень рано рожденных детей она всегда воспринимала чуть ли не как ровесников, округляя им сорок шесть до пятидесяти, и с годами могла попенять:

— Да что вы, в самом деле! Как не стыдно! Старые уже!

В детстве я побаивалась ее громогласных визитов и всей чрезмерной красоты — взбитых рыжих кудрей и сверкающих зеленых глаз, колышущегося праздничного бюста, поддерживавшего яркие драгоценности. Бабушка казалась мне огромной и толстой, мне гораздо больше нравилась моя маленькая изящная мама, с голубыми глазами и нежным лицом. А взрослые смотрели на нас и умилялись:

— Надо же, у Наташеньки — Клавина стать!..

Баба Клава фыркала и пыталась гладить меня крупной рукой, царапая кольцами и малиновыми ногтями. А я убегала в свою комнату, ревела и выдирала ресницы, чтобы положить ресничку на руку и, сдув ее с первого раза, загадать: «Хочу быть отличницей… Хочу, чтобы никто не умирал… Не хочу быть такой огромной, как баба Клава!»

Отличницей я была всю свою жизнь, с моей нежной мамой по-другому не выходило. Насчет второго я очень рано поняла, что так не бывает… А бабу Клаву я догнала по росту лет в четырнадцать.

* * *

Бабушка не была моей подругой до тех пор, пока я не расшибла голову о свою единственную и глубоко несчастную любовь, неожиданно за каких-нибудь полгода повзрослев, с очень большим опозданием. Только что мне казалось, что я ничем не отличаюсь от соседки, десятиклассницы. Мы гадали с ней на свечках, менялись джинсами, часами болтали по телефону, звонили соседу-холостяку вредному и несимпатичному, и приглашали его на свидание в давно не существующее кафе… И вдруг оказалось, что мне уже почти тридцать лет, у меня на полке лежат два диплома о высшем образовании и некоторые вежливые люди при знакомстве спрашивают, как меня звать по отчеству…