Читать книгу "Барбаросса - Михаил Попов"

– А этот Сослан, бей кабилов Куко, надежный ли он человек? Меня всегда смущал его разбойничий вид.

– О повелитель, внешний вид часто бывает обманчив. Бей Сослан и в самом деле уродлив, но у него верное сердце. Верное вам, господин.

– Тем не менее, когда мы слышим столь тревожащие разговоры, хотелось бы чем-то подкрепить свою уверенность в преданности друзей. Нельзя ли сделать что-нибудь такое, после чего мы бы уже не сомневались в поведении нашего союзника бея Сослана в случае нападения коварного Харуджа?

Дон Игнасио медленно переводил взгляд с одного беседующего на другого. Он не мог понять суть происходящего, и это ему не нравилось. Еще до прибытия в Алжир у него были соображения относительно распределения сил в здешней правящей верхушке, но, кажется, соображения эти устарели. Бей кабилов – близкий друг начальника стражи, но при этом вызывает недоверие шейха. Шейх находится явно на грани впадения в полное младенчество, но начальник стражи медлит с его отстранением. Кроме того, известно, что старик собирался отдать Камильбеку в жены свою старшую дочь, но не выполняет своего обещания. Его собственные сыновья слишком молоды. После смерти престарелого отца их ждет не алжирский трон, а неминуемая смерть. Не важно, от чьей руки, но неминуемая.

Шейх забулькал холодной водой в кальяне, глаза его сладострастно закрылись. Генерал смотрел на него с нескрываемым сожалением. Ужасная вещь старость. Можно понять, для чего на свете существует смерть, но вот для чего человеку навязана старость…

– Я бы хотел, мой верный Камильбек, чтобы ты отправил сейчас человека к бею Сослану и пригласил его насладиться вместе с нами вечерней трапезой.

Начальник стражи с трудом сдержал улыбку. Улыбку глубокого удовлетворения. Идея, которой шейх противился все последние недели, теперь сама изошла из его уст. Все устраивается как нельзя лучше, как будто сама судьба перешла на сторону Камильбека.

– Ему прибыть одному или с сыновьями?

– Как пожелает. Негоже такому высокородному воину являться в полном одиночестве, без свиты.

– Воистину так.

Камильбек поклонился самым почтительным образом.

Салим повернулся к испанскому гостю:

– Вот видите, дон Игнасио, мы хорошо защищены со стороны суши. Кабилы великолепные наездники, настоящие воины пустыни, морским разбойникам ни за что не пройти сквозь их порядки. К тому же их много: одному Аллаху ведомо сколько. А еще,– Салим слегка наклонился в сторону генерала,– как рассказывают, у них даже кони кусаются.

Начальник стражи, обогнув бассейн, покидал пределы райского сада.

– Всем раздеться,– скомандовал лейтенант,– снять колеты, кирасы, сапоги.

– Сапоги?!

– Да, мой милый Илларио, и сапоги.

– В чем же мы пойдем?

– Вот в этих войлочных туфлях, местных пастухов они вполне устраивают.

– Но местные пастухи передвигаются пешком.

– Мы тоже пойдем пешком.

– До Мешуара – пешком?

– Человек на лошади привлекает слишком много внимания. Тем более на лошади не пробраться через полосу колючего кустарника.

Солдаты и сержанты, составлявшие стражу рыночной башни, откровенно потешались над людьми Мартина де Варгаса. Голые, босые, и в таком виде им предстояло. сбегать до Мешуара и обратно. Лейтенант Тозено, оглядев странную команду, отрицательно покачал головой:

– Нет, Мартин де Варгас, ты не победишь.

Ответом ему был настолько яростный взгляд, что он предпочел не развивать тему.

Набросив обыкновенные бедуинские накидки, скрывая под ними всего по одному короткому кинжалу, люди Мартина де Варгаса выбрались через потайную калитку в стене и скрылись под сенью густых зарослей низкорослой тунисской акации.

– Теперь, когда мы одни, ваша милость, я хотел бы вас спросить…

Шейх Салим мягким, извиняющимся движением прервал речь дона Игнасио. Тут же снова появился рябой прислужник с подносом сладостей.

– Видите, генерал, Всевышний не пожелал, чтобы мои зубы сохранились в неприкосновенности до сей поры, но почему-то не отнял у меня вместе с зубами и страсть к сладкой еде.

Генерал нетерпеливо поежился – слишком удобный возник момент для того, чтобы объясниться со старым идиотом начистоту. Пусть здесь и Восток, но времени нет, придется переть напролом, иначе явится начальник стражи, и тогда уж не поговоришь.

– Вы расстроены, отведайте вот это ореховое печенье—горный мед, на коем оно замешено, воистину вещь целебная, клянусь печенью самого Ибн Сины.

– Скажите, ваша милость, вы полностью доверяете вашему Камильбеку?

От удивления старец выплюнул виноградину, которую держал в дряблых губах.

– К чему такой вопрос?

– От этого вопроса зависит, может быть, самая ваша жизнь, жизнь ваших детей, а может, и всего племени саалиба.

Шейх сидел с открытым ртом, и было даже непонятно, понимает ли он то, о чем ему говорят.

Генерал решил не снижать напора своих слов:

– Когда меня мотала качка на борту корабля, я не обращал внимания на тошноту и думал об одном: отчего, почему Харудж осмелился задумать нападение на Алжир?

– Почему? – вяло спросил Салим ат-Туми.

– Ведь сил, тех, что собраны в городе и под его стенами, хватит, чтобы справиться с десятью такими шайками, как у него. У нас есть пушки, у нас есть конница, у нас есть крепостные стены. У него нет ничего, кроме наглости. Так почему же он осмеливается дерзать, а?

Шейх осторожно потянулся за выплюнутой виноградиной. Откровенный разговор его явно утомлял и раздражал.

– Я открыл это! – торжествующе объявил дон Игнасио Тобарес.

Салим ат-Туми испуганно на него покосился.

План лейтенанта был верен. Если бы они не передвигались пешком и под покровом растительности, то уже в каких-нибудь двух сотнях шагов наверняка столкнулись с неизвестным кавалерийским разъездом.

– На землю! – скомандовал лейтенант, когда послышались приближающиеся звуки подкованных копыт. Это могли быть кто угодно! И кабилы, которые с некоторых пор считали окрестности Алжира подчиненными себе, и разведчики Харуджа, и просто небольшая шайка разбойников, не состоящих ни под каким командованием, таких на побережье всегда было предостаточно. Встреча с любой из этих компаний могла бы затянуться, а время для лейтенанта Мартина де Варгаса было сейчас в особой цене.

До Мешуара было не так уж далеко, каких-нибудь пятнадцать миль, но в те времена людям редко приходилось передвигаться бегом, античные марафонские подвиги остались далеко в прошлом. Крестьянин ходил пешком, монах ездил на осле, дворянин – на коне, священник или пожилой господин – в повозке, которую в начале XVI века еще трудно было назвать каретой.