Читать книгу "Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль"

Отец даже и не пытался каким-то образом взять на себя ответственность за мою жизнь или строить планы на этот счет. Я сказала, что собираюсь жить у своей подруги и что дядя Пауль будет оплачивать им мое содержание. Он кивнул, должно быть, ему было стыдно. Потом признался, что с трудом наскреб денег на дорогу. Впрочем, на две бутылки он наскреб их без всякого труда.

– Ну ладно, всего. – Прощаясь со мной, отец ничего больше не мог выдавить. Но я так и не забыла его грустный взгляд и потом уже вспоминала его не только с презрением, но и с сочувствием.

* * *

Мы с Корой поклялись друг другу не проболтаться ни одной живой душе насчет той газетной заметки, которую тогда вместе с ней прочли в поезде. Никому – даже нашим психотерапевтам, которые по долгу службы наложили на себя обет молчания, мы не могли открыться до конца. Решительно все, от полиции до наших родителей, от учителей до одноклассников были уверены, что я употребила оружие исключительно для угрозы, будучи совершенно убеждена в его безобидности. Да и гадкая роль Карло во всей этой истории не стала достоянием гласности, хотя служащие полиции, родители Коры, адвокат и оба психолога знали, что имела место попытка изнасилования. А версия для школы, прессы и моей матери звучала так: во время безобидной возни я нечаянно спустила курок газового пистолета. Все окружающие понимали и сочувствовали, все, кроме моей матери. Возможно, каждый, кто был наделен даром сопереживания, представлял себе, как это должно быть ужасно – иметь на своей совести смерть родного брата. И только Коре я говорила, что чувствую себя убийцей, и только Кора могла избавить меня от чувства вины.

– Для совершения убийства требуются низкие побудительные мотивы, а ты хотела помочь мне! Убийство совершается коварно либо жестоко – ни то, ни другое в нашем случае не соответствует действительности. Есть и еще один мотив для убийства: сделать возможным другое преступление или скрыть уже совершенное, – этого тоже нет.

Я во всем с ней соглашалась и все-таки не могла не осознавать, что где-то в глубине своего существа всегда испытывала жажду убийства, как, возможно, испытывали ее множество людей, не доводя при этом дело до катастрофы.

Но в моем случае ко всему следовало добавить нечто морально тяготившее меня: я была рада-радехонька жить у Коры, освободившись от брата и матери. Еще никогда до сих пор мне не жилось так хорошо.

Глава 6Сиена – терракот

Немало людей любят путешествовать в одиночестве. Именно этим они интереснее, чем стадные путешественники. Среди них можно встретить и образец степного волка, преимущественно мужского пола, и углубленного в себя изотерика. Такого редко встретишь в туристическом автобусе, уж скорее одиночку, помешанного на искусстве и занятого исключительно коллекционированием: он коллекционирует определенные колокольни или другие трофеи, лежащие в стороне от проторенных путей. Женщины, путешествующие в одиночку, по большей части лишены причуд и умудряются выжать из своей ситуации максимум возможного. Но на них на всех, будь то мужчина или женщина, лежит некоторый флер грусти, коль скоро они отдыхают поодиночке, либо сидят за обеденным столом без друзей и без семьи. «Зимнее путешествие» – вот что невольно думается при виде таких туристов.

А среди множества разнообразнейших пар иногда встречаются братья и сестры, которые путешествуют вместе. Я злобно смотрю на братьев и сестер, которые сидят друг подле друга в мире и согласии. Мой брат Карло должен сказать мне спасибо за то, что ему никогда больше не придется путешествовать, кататься на велосипеде, спать с подружками, иметь собственную машину. Я же благодаря этому обстоятельству приобрела новую семью.

После смерти Карло я была бы очень рада, предложи мне родители Коры перейти с ними на ты и чтобы я называла их Ульрих и Эвелин. Но подобной мысли у них даже не возникало, так все и оставалось – господин и госпожа Шваб. Не хватало только, чтобы я величала его профессор и доктор, – отец Коры не разрешал даже собственным студентам так себя называть.

Дядя Пауль без малейшего восторга продолжал выплачивать алименты на мое содержание. Я знала, что скромной суммы вполне хватило бы для моего прежнего образа жизни, но никак не могло быть достаточно при том размахе, который царил в этом доме. Пиша была всегда наилучшего качества, белье здесь меняли чаще, домработница поддерживала в доме порядок, мне оплачивали билеты на всякие культурные мероприятия, покупали платья и белье, книги и косметику. Я быстро привыкла к более высокому уровню жизни, хотя в глубине души у меня сидело неприятное чувство, что все эти земные блага не положены мне. Правда, моя новая семья одаряла меня по-дружески, как бы делая нечто само собой разумеющееся, а не оказывала благодеяние, и все же то, что причиталось Коре как дочери, мне отнюдь не причиталось. Порой я представляла себе ужасную картину: вот меня возьмут и вышвырнут или вдруг я до того надоем Коре, что она попробует втолковать родителям, что я не самое подходящее для нее общество. Причем мои страхи не основывались на каких-нибудь фактах, родители Коры относились ко мне почти как к родной дочери, а в смысле расходов и вовсе не делали разницы между мной и Корой. Но из постоянно живущего во мне опасения навлечь на себя досаду каким-то неправильным поведением я перестала воровать, очень старалась в школе и приносила домой сплошь хорошие отметки, не исключено даже, что я и впрямь стала надоедать Коре и мое общество уже не доставляло ей прежней радости. С другой стороны, подруга чувствовала, что после той черной пятницы меня покинул былой задор. Ей ведь тоже приходилось бороться с этим ужасом.

По меньшей мере раз в неделю профессорское семейство посещало китайский ресторан. Мне доставляло истинное наслаждение слушать, как отец Коры беседовал с кельнерами по-китайски, гости за соседними столиками с любопытством и восхищением прислушивались, обернувшись к нам. Даже мы с Корой на прощание говорили даме-метрдотелю в длинном шелковом платье с разрезом: «Ни хау!»

Волосы у фрау Шваб были красноватого цвета, как и у ее дочери, но выглядела она совсем по-другому. Одежду носила нежных, смешанных цветов, к ней длинные жемчужные ожерелья и элегантные летние туфли. Ах, с какой радостью я стала бы дочерью таких людей, и даже когда посторонние принимали меня за дочь семейства Шваб, это наполняло меня каким-то восторженным чувством.

Мать Коры, которая очень заботилась о нас и охотно давала советы по вопросам моды, отнюдь не цеплялась за сугубо дамский стиль. Кора отвергала решительно все, что нравилось ее матери, так что огорченная советница все более охотно занималась моими туалетами. Когда мы втроем ходили за покупками, Корнелия приносила домой огромный тюк самого безумного тряпья, безумного и дешевого, которое очень скоро теряло вид. Зато меня одевали со все большим вкусом во все более дорогие вещи, потому что я могла оценить качество. К сожалению, часто случалось так, что Кора не вешала свои платья на плечики и перед началом учебного года хватала мои с таким видом, будто так и должно быть, будто мои вещи – это и ее вещи тоже. Корина мать улыбалась с довольным видом, когда Корнелия появилась на людях в моем бежевом льняном жакете, и у меня даже возникла ехидная мысль, что в конце концов таким окольным путем фрау Шваб удалось нарядить родную дочь.