Читать книгу "Плеск звездных морей - Исай Лукодьянов"

Но когда страсти поутихли, группа учёных — ваш покорный слуга был в их числе — предложила поставить памятник андроидам. Вы знаете, сколько было яростных споров. Но теперь памятник стоит на Площади мемориалов. И это — справедливо.

…Я не выспался — полночи не давали мне уснуть беспокойные мысли. Кроме того, Феликс, спавший на соседнем диване, без конца ворочался, бормотал что-то во сне и чмокал губами, будто подзывал собаку.

Зато Робин как лёг с вечера на правый бок, подложив под щеку ладонь, так на правом боку и проснулся. Человек со здоровой психикой, ничего не скажешь. Не терзает себя излишней рефлексией.

Он замолвил за меня словечко, и Дед разрешил мне войти в святая святых — аппаратную узла связи. Я должен был тишайше сидеть в уголочке, пока не окончится сеанс. Сегодня они проводили очередную передачу туда. Всезнающий Робин шёпотом сказал мне, что в прошлый раз был принят сигнал с Сапиены, расшифрованный как просьба сообщить способ добывания огня механическим путём. Для чего это им, неизвестно, но раз спрашивают, затрачивая на передачу огромную энергию, значит, для них это не пустяк. Ну вот, составили ответную информацию — в неё входили конструкция старинной зажигалки и рецепт пирофорного стержня.

Эта информация и передавалась сейчас. Я смотрел на контрольный экран с клеточной мозаикой. Похоже на вышивку крестиком по канве — я видел это в музее искусств. Давным-давно, когда ещё не знали электричества, любая женщина была знакома с двоичным кодом: фон-сетка, информация — есть крестик или нет крестика. Так и цветочки вышивали, и птичек, и лошадок. Теперь шло — да простится мне такая аналогия — «вышивание крестиком» на расстоянии одиннадцати световых лет. Высветилась клеточка — импульс, темно — нет импульса. Информация бежала по строчкам, как вышивка по канве. А там, на горе, импульсы срывались с антенны и неслись в страшную даль, в Пространство. И через одиннадцать лет их примут на Сапиене и начнут расшифровывать, и неизвестно, поймут ли и смогут ли использовать.

Я мысленно унёсся вслед за этими импульсами. Все чаще, все упорнее преследует меня видение: я ухожу в межзвёздный рейс, мчусь на субсветовой сквозь чёрную бездну, где путь то искривляется в чудовищных полях гравитации, то трансформируется в силовых полях. И страшно и желанно…

Размечтавшись, я ковырял пальцем пластик дивана и чуть не отодрал край. Хорошо, что спохватился. А то иди, ищи клей и нагреватель.

Экран погас, передача кончилась. Дед записал что-то в журнал, потом заходил по комнате, вид у него был довольный, сухонькие руки он закинул за спину. Только теперь я заметил, что он чуть тянет правую ногу.

— Вот так, — сказал Дед. — И никак иначе. Мы первые послали информацию практической ценности.

— Но они первые запросили, — вставил Робин.

— Мы первые послали — это важнее. Теперь, если мы запросим информацию, имеющую практическую ценность для нас, и они пошлют её — всё равно они будут вторыми.

Я с удивлением смотрел на Деда. Первые, вторые — неужели это важно? Мне вспомнился школьный курс истории: в середине XX века было время, когда первоочередной задачей в науке считалось установление приоритета — кто первый сделал, первый изобрёл…

— Вот Дед! — восхищённо прошептал мне Робин. — Знаешь, кто он? Носитель пережитков социализма.

Я не удержался, прыснул. Дед строго посмотрел на нас.

— Что вам кажется смешным, молодые люди?

— Да нет, мы так, — сказал Робин.

— Ну, так потрудитесь вести себя прилично!

Греков-отец подозвал Робина, что-то ему сказал, и Робин сел за кодировочный пульт.

Хорошо, когда отец просит тебя помочь. И вот так, мимоходом, касается твоего плеча…

Дед все ещё ворчал насчёт несолидности теперешней молодёжи, и я поднялся, чтобы уйти, делать здесь было нечего. Но тут вошёл Феликс. Я знал, что он весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро провёл в вычислительном центре. А теперь он пришёл и сказал:

— Я ещё раз пересчитал и проверил. Передача с Сапиены начнётся в одиннадцать двадцать пять.

Дед насупился. Греков-отец поспешно сказал:

— Если передача действительно начнётся до срока, её запишет приёмный автомат. — Он посмотрел на часы. — Без десяти одиннадцать. В конце концов, можно и подождать полчасика.

Дед даже разговаривать на эту тему не пожелал — махнул рукой и покинул аппаратную. Я предложил Феликсу партию в шахматы. Играл он плохо, почти не думая, отдавал мне пешку за пешкой и упорно стремился к размену фигур, пока у него не остались два коня против моих слонов. И вот тут он начал так здорово маневрировать своими конями, что мне стало трудно реализовать материальный перевес. Кони наскакивали на моего короля, я надолго задумался и не сразу заметил, что в аппаратной прошло какое-то движение. А когда поднял глаза от доски, то увидел: все кинулись к экрану.

Было одиннадцать двадцать с секундами. По верхней строчке экрана пробежала тень, перешла строчкой ниже, и ещё, и ещё, до последней клетки. А потом начали выстраиваться беспорядочно, на первый взгляд, разбросанные тёмные пятна — следы импульсов, ложившихся где-то за панелью на приёмную ленту.

— «Восемнадцать тридцать девять», — потерянным голосом сказал оператор, сверхсерьезный малый.

— Проверь по коду, — сказал Греков.

— Я хорошо помню. — Но все же оператор проверил и подтвердил, что Сапиена даёт номер «восемнадцать тридцать девять», иначе говоря — отвечает на нашу передачу под тем же номером, отправленную двадцать два года назад.

Греков вызвал по видеофону Деда. Тот пришёл, молча уселся в кресло, уставился на экран. Передача шла около часа, понять мы в ней, конечно, ничего не могли — ещё немалое время займёт расшифровка, — но главное было понятно: сигналы с Сапиены пришли, обогнав время. Пришли быстрее света…

В конце передачи снова был повторён номер — «восемнадцать тридцать девять». Экран потух.

Я взглянул на Деда. Он сидел неподвижно, вжавшись в кресло, сухонькие руки вцепились в подлокотники.

А Феликс вроде уже потерял интерес к передаче. Он снова уселся за незаконченную шахматную партию, запустил пальцы в вихры. Потом взялся за коня, подержал над доской, со стуком поставил.

Этот слабый стук вывел нас из оцепенения.

— Да-а, — сказал негромко Греков. — Не поверил бы, если б сам не видел.

— Что же получается? — спросил я. — Они перешагнули световой порог?

— Нет, — сказал Феликс. — Здесь другое. Я же говорил о временном сдвиге. Твой ход, — напомнил он мне.

Упади Луна на Землю — право, это оглушило бы нас не больше, чем передача с Сапиены. Селеногорск бурлил. Все, кто был свободен от вахт и работ, взяли Феликса в плотное кольцо. Он терпеливо объяснял, набрасывал уравнения и формулы, но понять все это казалось невозможным. «Но ведь было время, — втолковывал Феликс, — когда казалось невероятным расщепление ядра атома, — столь же трудно теперь представить расслоение времени».