Читать книгу "Месть в три хода - Ирина Волкова"

— Считай, что мы квиты. Когда-то ты тоже меня здорово напугал. Так как насчет апельсинового сока и задушевной беседы?

Херувим окончательно расслабился.

— Не возражаю. Анже! — позвал он дворецкого, который, так и не изменив позы, продолжал буравить нас взглядом. — S'il vous plaît, apportez nous au pavillon le verre du jus d'orange et la glace et la bière bien refroidie[4].

— Кстати, я до сих пор не знаю, как тебя зовут, — сказала я.

— Игорь, — блондин склонил голову в шутливом поклоне. — Игорь Костромин, к вашим услугам, мадемуазель.

* * *

Тайна насильника-херувима оказалась простой, как, впрочем, любая тайна, ставшая известной.

— Осознание того, что я голубой, глубоко травмировало меня, — признался блондин. — Я понял это в семнадцать лет, но не мог ни принять этот факт, ни смириться с ним.

— А сейчас ты с ним смирился?

Игорь засмеялся.

— Полностью — и это сделало меня счастливым. Что может быть лучше, чем любить себя таким, каков ты есть?

— Надо же, ты стал настоящим философом. Кажется, я догадываюсь, почему ты набросился на меня в лесу. Пытался доказать самому себе, что ты не гей?

— Это была моя первая и последняя попытка, закончившаяся, как ты знаешь, самым позорным провалом.

— Первая ли? Целовался ты весьма профессионально.

На щеках херувима вспыхнул румянец.

— Вообще-то, до этого я тренировался. В одной книге я прочитал о технике поцелуев и отрабатывал ее более полугода.

— Отрабатывал? Каким образом?

— На плюшевом медведе, — покаянно развел руками насильник. — Только, ради бога, никому об этом не говори.

— Не скажу, — пообещала я. — А помимо поцелуев ты, извини за нескромный вопрос, еще какие-нибудь техники отрабатывал?

Херувим отрицательно покачал головой.

— К сожалению, нет. Ты, наверное, и сама это заметила. Для всего остального медведь не слишком подходил.

— И ты задумал потренироваться на женщине? Решил, что главное — начать, а дальше все пойдет само по себе, на "автопилоте"?

— Вроде того. Что-то всегда мешало мне знакомиться с девушками, словно между мной и ими стояла какая-то незримая стена. Все приятели наперебой хвастались своими победами, и только мне было нечего сказать. Когда я понял, что меня влечет исключительно мужское тело, я чуть с ума не сошел от отчаяния и стыда. В день нашей встречи я отправился в лес под влиянием какого-то безумного порыва. Я решил, что, занявшись любовью с первой попавшейся женщиной, смогу избавиться от своей болезненной склонности, стать нормальным полноценным мужчиной.

— То есть ты сознательно шел на изнасилование?

— Вряд ли это было сознательно. Это было какое-то помешательство. Мне казалось, что достаточно будет заключить женщину в объятия и поцеловать, а дальше все произойдет само собой, и я мгновенно освобожусь от тяготеющего надо мной заклятия.

— А техника поцелуев, которую ты изучал с медведем, была западная или восточная?

— Восточная. Медитация на ощущениях, измененное состояние сознания, вхождение в транс и все такое прочее. Тебе это знакомо?

— Знакомо, — кивнула я. — Теперь понятно, почему ты ни на что не реагировал.

— Это было удивительное состояние, — улыбнулся воспоминаниям Игорь. — Я словно проваливался в бездну. Осталось только головокружение от падения и завораживающая пульсация губ. Я чувствовал тебя и знал, что ты не сердишься, но ты не хотела быть со мной. Потом я услышал твой крик. Он словно выдернул меня во внешний мир. Я увидел, что мы лежим в луже и понял, что совершаю преступление. Тогда я вскочил и побежал в лес.

Дождь усилился, но я не обращал на него внимания. Промокший до нитки, я бродил по лесу до самого утра. Сначала я хотел лечь на землю, свернуться в клубок и не двигаться до тех пор, пока не умру. У меня ничего не получилось. Я как был, так и остался голубым. Я ненавидел и презирал себя, в то время как холод пробирал меня до костей. Потом отчаяние сменилось безразличием. На рассвете дождь прекратился, и в просвет между тучами пробились первые лучи солнца. Именно тогда я понял, что нет смысла бороться против своей природы и принял себя таким, какой я есть.

"Я гомик, — сказал я себе. — Я гей, я голубой, черт возьми, и это замечательно".

Потом я вернулся домой, три недели провалялся с жесточайшей простудой, и больше не пытался сделать из себя натурала. Ты была первой и последней женщиной, которую я поцеловал.

— А как ты оказался на вилле Беара?

— Исключительно по воле случая. Ив выиграл меня в карты.

— В карты? — изумилась я. — Действительно, оригинально. Я слышала, что в Турции некоторые мужья проигрывали в карты своих жен. Но игра на людей во Франции — это что-то новенькое. И кто же поставил тебя на кон? Ты сам или кто-то другой?

— Это была довольно странная история.

— Обожаю странные истории.

Херувим задумчиво повертел в пальцах стакан с пивом.

— Ты имеешь представление о шизоанализе?

— Насколько я помню, это направление современной французской философии, прославляющее мир желаний и приравнивающее его к сфере специфического шизофренического опыта, нетождественного клиническим формам шизофрении. "Состоявшимися шизофрениками" считаются философы и писатели, перешедшие предел, удерживающий производство желания на периферии общественного производства и тем самым делающие один вид производства тождественным другому.

Игорь посмотрел на меня с легким удивлением.

— Если честно, ты сама поняла то, что сейчас сказала?

— Если честно, то нет. Даже сами философы далеко не всегда понимают собственные идеи, только они в этом не признаются. Если хочешь выглядеть недосягаемо умным, стань философом и произноси как можно больше непонятных слов и туманных фраз. А какое отношение к проигрышу в карты имеет шизоанализ?

— Самое непосредственное, — объяснил херувим. — Меня проиграл Беару некий Стив Рыгайло. Возможно, ты слышала это имя. Оно довольно известное в художественных кругах. Стив — шизоаналитический художник-деконструктивист.

— Отличное словосочетание, — восхитилась я. — Надо будет его запомнить, на случай, если мне вдруг захочется блеснуть эрудицией. А чем, интересно, занимаются шизоаналитические деконструктивисты?

Игорь вздохнул.

— Стив утверждает, что он, гуляя в чистом поле собственных претензий и возможностей, превращает самореферентную метанарративную культуру с четкими идентификациями в детерриализированные культурные телесности.