Читать книгу "Чужое лицо - Эдуард Тополь"

Она уходила в свой номер, перебирая в памяти прожитый день, и нигде не могла найти то, что выдало бы в нем иное, кроме дружеского, к ней отношение. Что он – не хочет замечать в ней женщину? Или она уже не способна привлечь мужчину? Он так бредит своей Россией, он так спокойно, как путешественник, разглядывает все эти водопады, парки, скалы, рестораны – ну так пусть он едет в свою чертову Россию, скорей бы! И вообще, какого черта эти сиайэшники тянут с командировкой? Уже прошел месяц, как она торчит в этом Вашингтоне, практически ее «контракт» кончился вчера, а она еще и не летала в Россию и неизвестно, когда полетит. Она может спокойно сказать им: все, месяц истек, и она больше не может этим заниматься. И – уехать домой. В конце концов, это их дело, а не ее. Они просили у нее месяц – этот месяц истек… Да, пожалуй, она так и сделает. Завтра же утром. Позвонит этому Мак Кери и скажет. И пусть они выплатят все деньги, которые ей положены за этот месяц. А то, что не было командировки в Россию, – это не ее вина…

Но приходило очередное утро, звонил Ставинский, у него был веселый и чуть ироничный голос: «Алло, миссис Вильямс? Это ваш муж. Как вы спали, дорогая? Я думаю, не поехать ли нам сегодня за город? Погода роскошная, солнце, теплынь…» И она говорила себе: ладно, подождем еще день, но она уже врала себе, потому что ждала, что сегодня, сегодня у них со Ставинским случится что-то.

На белом, взятом напрокат «ягуаре» Ставинский приезжал за ней в отель – свежий, гладко выбритый, в хорошем французском костюме, который они вдвоем выбрали ему в «Блумингдейле», и снова, после легкого завтрака в отеле, хайвеи и сельские дороги летели под колеса их машины, и Ставинский со смехом превышал дозволенную скорость и швырял на заднее сиденье полученные от полиции штрафы – со штрафами потом разберется CIA, в крайнем случае они переведут эти штрафы в Россию, шутил он.

В отличие от Вирджинии Ставинский хорошо знал, что влечет его к этой женщине. Он влюбился в нее с первого взгляда, еще тогда, в больничной палате. Это была именно та женщина, которую с юности ищет себе каждый мужчина и почти никогда не находит, – женщина, похожая на его мать. И надо же случиться, что он встретил ее именно тогда, когда ему уже сделали пластическую операцию, когда он похоронил самого себя на кладбище в Нью-Джерси и у него нет пути назад – он должен вернуться в Россию, должен ее потерять. Тем дороже были для него все дни, проведенные с ней, тем охотнее он возил ее по ее любимой Америке, по этим кемпингам, отелям, ресторанам, паркам, сорил деньгами – порой ему казалось, что как бы через нее он отдает своей матери то, что недодал. Ведь каждый мальчик мечтает в детстве подарить своей матери целый мир – путешествия по дальним странам, роскошь и комфорт заморских стран, концерты, пляжи, выставки, дорогие рестораны.

У Ставинского было чувство, что теперь он делает это не только ради самой Вирджинии, но и ради матери. И он ждал, он уже с нетерпением ждал этой поездки в Россию – там он покажет Вирджинии то, что в детстве собирался показать своей маме, – Ленинград и Москву, столичные театры и концертные залы, интуристовские отели, выставки, Большой театр, Пушкинский музей, Эрмитаж, Невский проспект, загородные московские рестораны с грузинской кухней, Дом кино и Дом журналистов – за деньги там можно побывать повсюду, но мама не дожила до его денег, мама лежит на саратовском кладбище, так и не осуществив мечту своей юности – побывать хотя бы в Ленинграде…

Он уже знал, что не выдаст операцию КГБ, не станет подвергать риску эту женщину. Черт с ним, думал он о самом себе, черт со мной, не пропаду, а если пропаду – так и черт с ним, со мной, сколько можно жить, загнивая в собственной горечи и желчи, зато хоть напоследок поживу как надо. Конечно, КГБ спохватится и начнет искать того человека, который улетит вместо него из России, и будет объявлен всесоюзный розыск, и значит – по всей стране, в каждом, самом глухом и дальнем отделении милиции будут висеть его фотографии, и хоть ты сделай себе еще одну пластическую операцию (а где в России сделаешь пластическую операцию, там их не делают) – не поможет, рано или поздно КГБ выйдет на него, петля затянется. Ну и что? – бравировал он сам перед собой, можно будет принять яд и кончить с этой жизнью, но зато это будет – ЖИЗНЬ. Он еще успеет пожить в России, и он еще успеет поцеловать эту женщину – там, в Москве…

Честно говоря, он просто трусил, просто боялся прикоснуться к Вирджинии, показать ей свое желание, страсть – кто он для нее? Неудачник, не прижившийся в ее стране. Слабак, который так и не смог адаптироваться и не стал американцем. Да, только и всего. Она принимает его дружбу, его откровенность потому, что они в одной упряжке, потому что таков у нее контракт с CIA. Это их работа – быть какое-то время вмеcте. И только. Но если он позволит себе что-то большее, как она ответит на это? Даст по морде? Окатит холодом американского презрения? Повернется и улетит в свою Калифорнию? Нет, он не может сейчас позволить себе такую роскошь – потерять эту женщину. Он будет часами рассказывать ей о России, о себе, о своей маме, о бывшей жене, о дочке, о московском телевидении, где проработал двенадцать лет, о Портланде и первых годах эмиграции, даже о Барбаре из «7/11», а потом, отвезя ее в отель, вернется в свой «Шаратон», вызовет на час какую-нибудь японку и облегчит накипевшую за день страсть, но не тронет Вирджинию, не прикоснется к ней и ничем не выдаст себя ради того, чтобы ее же не потерять раньше времени.

…Вечером, 27 октября, когда они с Вирджинией прикатили в отель с очередного концерта, их ждал в вестибюле Мак Кери. У него было хмурое и официальное лицо.

19

Мак Кери только сегодня утром прилетел из Стокгольма и днем совещался с Даниелом Дж. Купером. Редактор «Вашингтон геральд» не стал вызывать своего московского корреспондента в Вашингтон, с трудом удалось вытащить Стивенсона хотя бы на день опять в Стокгольм, да и то потому, что в Стокгольме у него шведка-любовница. Но толку от их встречи не было никакого – Стивенсон наотрез отказался искать этого полковника Юрышева, а на предложение как бы невзначай встретиться с ним на военном параде на Красной площади сказал скептически:

– Теперь, после убийства Садата, во время военного парада на Красной площади будет такая охрана трибун, что не только встретиться – дохнуть не дадут. Нечего и думать подойти к трибуне военных. Я получил белый пригласительный билет на трибуну журналистов – это триста метров от правительственных трибун, и максимум, что можно сделать, – это снять эти трибуны телеобъективом. Ну и какой толк? Даже если Юрышев будет на параде – как он узнает, что я снимаю его с такого расстояния? Он будет стоять истуканом, как все они, руку под козырек, и все.

Так ни с чем Мак Кери и прилетел назад в Америку, и они с шефом решили закрыть это дело. Во всяком случае, надеяться, что лодка всплывет возле берегов Швеции завтра или послезавтра, нечего – если она не всплыла практически в течение всего октября, то, скорей всего, русские отменили эту операцию и нужно искать другие способы выйти на этого Юрышева. Но это займет время, и держать тут двух людей – Вирджинию и Ставинского – бессмысленно.

В баре Мак Кери заказал Вирджинии ее любимую джинджиреллу, а себе и Ставинскому водку с оранжадом.