Читать книгу "Нейропат - Р. Скотт Бэккер"

— Послушайте, агент Логан, я…

— А как насчет мести, профессор? — резко оборвала она его. — Как насчет того, чтобы засадить человека, который… засадил вашей жене?

Ах, вот оно что… Саманта решила идти напрямик.

Ему бы следовало оскорбиться, но… Похоже, ярость его иссякла.

— Довод, — ответил Томас, снова уставясь в экран телевизора.

Саманта посмотрела на него исподлобья и покачала головой.

— Не поняла.

На экране снегоочистители сменились толпами на обледенелых улицах Парижа. Протестующие выкрики, галльские лица, поднятые воротники, страх и гнев, сконденсированные в облачка пара, вылетающие из кричащих ртов. Оправдались самые мрачные прогнозы синоптиков: глобальное потепление пошатнуло климатическое равновесие, затопив океаны потоками талой воды с полюсов, а Североатлантическое течение, согревавшее Европу от Лиссабона до Москвы — или того, что осталось от Москвы, — попросту исчезло. Европа медленно превращалась в нечто наподобие канадской Арктики.

«Что мы наделали?»

— Эй, профессор, очнитесь!

Томас откашлялся, провел потной ладонью по щеке и подбородку.

— На том видео, которое показывали мне сегодня утром. Когда девушка спросила, что он делает, голос — полагаю, голос Нейла — сказал, что он создает довод.

— И что?

— Так вот, мне кажется, я знаю, в чем этот довод. Кажется, я знаю мотивы Нейла.

— Поймите: мы с Нейлом были в колледже близкими друзьями. Действительно близкими.

— Не обижайтесь, но я должна спросить: вы были любовниками?

Томас улыбнулся.

— Однажды он ударил меня кулаком в задницу, когда мы изображали пьяных борцов из WWE,[20]но это — сплошная романтика.

Саманта рассмеялась.

— У меня есть сведения похуже. Поверьте.

— Мы не были любовниками, — сказал Томас, — но только потому, что физически не привлекали друг друга. Мы были как братья, близнецы, каждый из которых знает, что думает другой, которые просто… — Он покачал головой. — Просто доверяют друг другу.

«Даже тогда, Нейл? Даже тогда ты уже положил на меня глаз?»

— Так какое это имеет отношение к доводу?

Томас быстро отхлебнул пива, вероятно, для того, чтобы привести в порядок мысли.

— Дело в том, что мы с Нейлом были увлечены не только друг другом, но и одними и теми же темами. Мы привыкли до бесконечности спорить обо всем, начиная с термоядерного оружия до NAFTA.[21]Потом мы вместе прошли философский курс эсхатологии — ну, апокалипсис и всякое такое, — который вел разочаровавшийся во всем современник Вьетнама, одержимый навязчивой идеей конца света профессор Скит. Профессор Уолтер Джи Скит. Разговор о причинах апокалипсиса. Мы и понятия не имели, что конец света может наступить по тысяче разных причин. Начал он, помнится, с самоочевидного: ядерный апокалипсис и библейский. Потом перешел к экологическому апокалипсису или… как он там его называл? Не важно. Однако действительно привлекло наше внимание то, о чем старик Скит говорил на половине всех занятий, он называл это семантическим апокалипсисом — апокалипсисом смысла.

— И что же вас так заинтересовало?

Томас снова нашел прибежище в бутылке с пивом, внезапно осознав, насколько испытующе смотрит на него Саманта. Неужели она находит его хотя бы в какой-то мере таким же привлекательным, как он ее? Симметрия черт приводит женщин в не меньшее возбуждение, чем мужчин, но предпочтение, которое они оказывают инфантильному типу по сравнению с мужественным, варьируется в зависимости от их менструального цикла — иными словами, от их способности к деторождению. Томас полагал, что с симметрией у него все в порядке — ему нравилось, что он представительный мужик, — но что касается лица, тут он явно подкачал… Унылое мальчишеское лицо, иначе и не скажешь.

Уж не потому ли Нора изменила ему? Или просто Нейл подловил ее в период овуляции?

Томас попытался вернуться к своим предыдущим мыслям.

— Скит утверждал, что семантический апокалипсис уже свершился. Так и начался наш спор, в котором каждый искал свои доводы.

— Спор? — нахмурилась Саманта.

— Ну, мы так это называли.

— Так что же это за спор?

— Он проявлялся по-разному… Помните, я сказал, что наука выхолостила мир, лишив его цели? По какой-то причине всякий раз, обнаружив в мире намерение или цель, наука стирает их в порошок. В описании науки мир предстает хаотичным, случайным. Причин всему — бесчисленное множество, но оснований — никаких.

— Это точно, — сказала Саманта. — Никто не застрахован — всякий может облажаться. Нет никакого… — Она помолчала и вскинула голову, во взгляде ее забрезжило понимание. — В том, что творится, нет никакого смысла. Происходит то… что происходит.

Ее слова впечатлили Томаса, и он улыбнулся. Конечно же, она ни в коей мере не разделяла его точку зрения — для этого требовалось отрешиться от слишком многих укоренившихся представлений, — но ум ее был достаточно гибким, чтобы по крайней мере увлечься идеей. Теперь он понимал, почему начальство позволило ей такую свободу действий — попивать пиво с возможным свидетелем. Настоящий профессионал, она скорее тяготела к тому, чтобы понимать других, чем навязывать собственные взгляды. Суть спора была неуместной, здесь…

Разве нет?

— Так называемая «воля Божья» и то, о чем говорите вы, неотличима от слепой удачи. Вот почему страховым автомобильным компаниям — да и не только им! — ровным счетом наплевать, часто ли вы молитесь. Часто кажется, что все наоборот, но если вы учтете нашу склонность давать всему объяснения в свою пользу и таскать из огня каштаны чужими руками, то станет до боли ясно, что мы обманываем сами себя.

— Обманываем себя… Это вы про религии?

Томас помолчал, сосредоточившись на своем пиве. Люди — до боли доверчивые существа, способные поверить чему угодно. А как только они уверовали, у них тут же появляется разнообразнейшая стратегия увиливаний и отговорок, причем они все время убеждены, что они — самые беспристрастные и непредвзятые из всех. Они переиначивают свои воспоминания. Изучение фиксации положения «вне игры» в разных видах спорта показывает, что искажается даже их восприятие. Произведя ряд рассудочных операций, они верят в их результаты с религиозной убежденностью. Даже сталкиваясь со свидетельствами обратного, они умудряются извратить их, превращая в новые доказательства своих любовно лелеемых взглядов! Мозг двурушничает, бесхитростно и откровенно. Экспериментальные свидетельства этого становятся все более и более неопровержимыми, но в рамках культуры, основанной на псевдомогуществе, это еле слышный писк, заглушаемый ревом самодовольных толп. Никто — от водителей грузовиков до врачей, занимающихся проблемами рака, — и слышать не хочет о том, насколько они поглощены собой и склонны к ошибкам. Зачем прислушиваться к попрекам и трепотне каких-то ученых, когда тебе предоставляют корпоративную, вполне осязаемую работу?