Читать книгу "Дева войны. Убить Батыя! - Наталья Павлищева"

Как же хотелось вернуться в то довоенное счастливое время! Пусть бы снова нас ругала Анея, хмурил брови отец, обещал отходить вожжами Трофим, который в действительности и мухи за всю жизнь не обидел. Снова слышать громкий голос Любавы, рассказывать сказки маленькому князю Ваське, биться деревянным мечом вместо настоящего боевого и не ждать ничего плохого.

Но то время уже не вернуть. Нет Козельска, я-то знала, что он разрушен. Уплыли и теперь неизвестно где Анея, Лушка и Любава. Да и князь Васька со своей матерью-княгиней тоже. Разве найдешь их теперь на просторах Руси без телефона, Интернета и даже адресного стола? Живы ли вообще, ведь уйти из города даже на лодках еще не означает выжить. Летописи твердили, что все жители Козельска погибли. Если все, то кто же рассказал, как это произошло?

Но обличительные тирады в адрес летописцев спокойствию помогали мало, чем ближе к Козельску, тем сильнее билось сердце, тем волнительней становилось на душе.

Я помнила, что за большим лесом Жиздра, а за ней на горе Козельск. Мы не сомневались, что там никого и ничего нет, и все же где-то глубоко жила надежда, что встречусь с Лушкой. Почему именно с ней – неизвестно, но надежда умирает последней, потому я волновалась очень сильно. К тому же Козельск – мое рождение в этом мире.

И вот заснеженный берег…

Конечно, на той стороне никого и ничего. Городские стены разрушены, внутри все выжжено… Вятич, всего на мгновение замерший перед видом печального холма, махнул рукой, показывая удобное место для спуска, где лед надежней и лошадям не придется ломать ноги. Конечно, моста через Жиздру не было, его разрушили еще мы перед осадой, а татары восстанавливать не стали.

Я оглядывалась, стараясь узнать окрестности. И вдруг…

– Вятич, смотри!

На месте, где когда-то была Дешовка, явно виден дымок. Всего один, но он был! А вот на Козельском холме ничего, кроме снежных сугробов – явно заметенных обгорелых остатков стен.

Мы повернули к Дешовке. Никаких изб и даже следов, дымок шел прямо из сугроба. Мелькнула дурацкая мысль: не медвежья ли берлога.

– Э-ге-гей! Хозяева! – позвал Вятич, но никто не откликнулся.

Он прислушался и вдруг соскочил с лошади и двинулся чуть в сторону от сугроба. Я сообразила, что это просто землянка, а сотник увидел следы возле нее.

Так и оказалось, кто-то поспешно уходил от землянки в лес, внутри никого не было, только убогая печурка и какое-то тряпье, брошенное прямо на земляной пол. Мы не стали долго держать дверь открытой, вернее, это была даже не дверь, а просто занавес тоже непонятно из чего, каких-то рваных кож, брошенных ордынцами при отходе. Еще раз позвав хозяев и оглядев все вокруг землянки, Вятич громко крикнул:

– Хлеб оставлю на пеньке!

Он вынул из своего мешка большой хлебец, старательно завернул его в чистую тряпицу и пристроил на пеньке – чурбачке перед входом.

– Пошли, при нас не выйдут, боятся. Не стоит их морозить в снегу…

– Как ты думаешь, кто это?

– Из Дешовки кто-то, кому ж еще?

Мы отправились в сторону Козельского холма.

Двое дружинников, сопровождавших нас, спокойно поджидали у самого рва. Ров замерз, но моста, который монголы построили для своих осадных машин и штурма Козельска, не было, сожжен.

Пробирались осторожно, все же снег занес рвы и ямы, которые козляне накопали перед самой осадой, легко можно угодить в западню, которую устраивали для врагов. Игнат мотал головой:

– Все разрушили… Видно, сильно злые на нас были.

– А ты как думаешь? Мы там столько их воинов пожгли.

Стены действительно разрушены, и с трудом можно понять, где что когда-то стояло. Но снег белый-белый, нетронутый, совсем не как в Рязани.

На меня нахлынули воспоминания… Вот здесь был княжий терем, с крыльца которого разглядывала окрестности княгиня Ирина, обычно скорбно поджав губки. А внизу с визгом носился маленький князь Васька. Вон там воинская изба, рядом площадка, на которой мы отрабатывали свои умения биться деревянными мечами. Насколько же это не похоже на настоящий бой!

Вон там была вотчина Иллариона, жаль, что он не смог поехать с нами. А может, не захотел? Я же не захотела появляться в Рязани, чтобы не будоражить воспоминания…

А вон там была часть стены, с которой мы с Лушкой «поздравляли» монголов с 1 апреля и орали всякие гадости.

Я живо вспомнила кузнеца Микулу, он погиб во время нашего прорыва, Петерю, ценой своей жизни поджегшего осадную машину татар, мать Данилы, которая после гибели своего сына чувствовала себя виноватой перед козлянами и отказалась уплывать с женщинами в лодках, пойдя в моей дружине на прорыв. Только она не прорывалась, крикнув нам, чтобы уходили, она задержит, женщина действительно билась, как настоящий воин, а потом… подожгла себя. Это рассказали дружинники князя Романа, видевшие живой факел со стороны. Женщина перед своей гибелью умудрилась прыгнуть в костер и в таком виде метнуться в гущу врагов.

А еще были Антей и Фомушка, которые безо всякого разрешения спустились на веревках со стены, перебрались через Другуску и закидали горящими стрелами татарские шатры. Два шатра подожгли, правда, и сами погибли, потому что веревки подожгли тоже, чтобы татары по ним не смогли забраться наверх. Были совсем юные Данька и Тимоха, также тайно от взрослых спустившиеся со стены, чтобы поджечь сооружаемый татарами мост. Это не удалось, их побили стрелами, а помощница мальчишек, Любавина закадычная подружка Марьяша, обливаясь слезами, поднимала веревку, не имея возможности помочь мальчишкам. Услышав шум, наши дружинники сумели притащить ребят в крепость, но было поздно, Данька уже погиб, а Тимоха был смертельно ранен… Любава тогда смертельно обиделась на Марьяшу за то, что с собой не взяли.

Я никак не могла заставить себя отправиться к месту, где стоял наш терем. Уже понятно, что никакой Лушки здесь быть не могло, да и место захоронения отца я тоже не найду, слишком все перетоптано и развалено…

– Настя, смотри, – рука Вятича показывала на небольшой шест, наполовину занесенный снегом, на конце которого болтался кусок голубой ткани. Сердце екнуло – именно там был когда-то наш двор!

Увязая в снегу по пояс, мы бросились к шесту. Но это был просто шест, ткань уже выцвела, видно, ее прикрепили не вчера… И все же сердце чуяло, что это не все. Я принялась разбрасывать снег вокруг.

Так и есть – у самого шеста в снегу лежал какой-то сверток. Осторожно развернув, я обнаружила в нем… большой кусок бересты с нацарапанными буквами. Неровные ряды значков с трудом различимы, но разобрать все равно можно.

Лушка! Моя сестрица была здесь и оставила послание! С ошибками (иногда совсем непонятно, что написано), коряво, но Лушка сообщала, что они выжили и отправились в Новгород!

Мои руки дрожали, и ноги тоже. Вятич рассмеялся:

– Присядь.