Читать книгу "Игры судьбы - Любовь Матвеева"

мы и решили объявить бойкот хозяевам – пойти работать прядильщицами на текстильный комбинат.

Хозяева нас отпускать не хотели: где вы жить будете, на чём спать? Но мы ушли, сняли у узбеков комнатку с земляным полом, намазали его коровьим навозом от скорпионов, раздобыли две кровати и спали по двое. Пошли на работу на камвольный комбинат.

Началась война. Государство от нас требовало трудовых подвигов, и мы их совершали! Тяжёлую работу я никогда делать не могла, а мелкую, кропотную – хорошо получалось. И стала я стахановкой – по нескольку сменных заданий выполняла. Получила Государственную премию и семь правительственных наград! А после работы бегали в госпиталь ухаживать за ранеными.

Я уже в возрасте была, надо было замуж выходить, а за кого? Встретить хорошего человека не получалось, поклонников было много, но не желающих жениться. Один зубной техник за мной прямо по пятам ходил! Но больные меня предупреждали: «Не связывайся с ним, он трепло!». Другие

искали выгоды, так откровенно и говорили: «Нюрастик, ну почему у тебя нет трёх «к»? Это значило – Квартира, Корова, Картошка. Один мне вроде нравился, напросился в гости. Мы с девчатами пельменей наделали с начинкой из ливерной колбасы, накрыли стол, вилки положили. Пришёл, сели, а он пельмень из тарелки рукой выловит, насадит на вилку, и в рот отправляет… Я несколько раз из-за стола выскакивала, в кухню убегала – смех меня разбирал. К тому времени мы уже на другой квартире жили. Хозяйка, учительница Надежда Александровна, говорит мне:

– Давно ли ты сама-то вилкой есть научилась? Научишь и его. – Но я отказала, а тут женатый стал за мной ухаживать – жена у него пила. Но ему сорок шесть лет было, старый, ему тоже отказала. Так и без женихов оказалась, осталась старой девой.

Хозяйка я хорошая была, любила чистоту. Неплохо для женщины в домработницах пожить – многому научишься. И рукодельничать сильно любила. А свободного времени у меня совсем не бывало, даже спала мало. На дежурстве в госпитале всё что-нибудь вяжу. Тут обратился ко мне один

солдатик раненый: «Ну-ка, дайте посмотреть». Попросил у меня ниток, и такую прекрасную салфетку связал – вот она. Потом оказалось – это Юрий Калашников, СЫН ТОГО САМОГО ЗНАМЕНИТОГО Калашникова, что автомат изобрёл!..

Моя сестра, красавица Фёкла – помните, которая вышла замуж за хозяйского сына, родила двух детей, а потом всех лишилась и была привезена братом Фёдором в Ташкент – к тому времени с уборки фруктов из сада давно ушла, устроилась на конфетную фабрику Ахун-Бабаева. Как-то в Узбекской республике устроили партийный съезд, а для обслуживания

в буфете понадобились красивые официантки. Я уже говорила, что Фёкла была высокая, стройная, имела прекрасное лицо, её и послали в буфет. Там на неё положила глаз знаменитая певица Тамара-Ханум – ей хотелось иметь красивую костюмершу. Сама-то она на лицо некрасивая была, грубая. И взяла она мою сестру к себе, стала Фёклу Марией звать.

Случилось это ещё перед войной, а к тому времени, о котором я рассказываю, они уже весь белый свет объехали – и в Голландии были, и в Германии, и в Англии, везде. Из Норвегии мне сестра хорошую ткань привезла, из Китая – банку с чаем, из Японии – платок. Интересный случай в Чехословакии произошёл. На концерт Тамары-Ханум пришёл наш брат Павел. Он там бурильщиком работал, и не знал, что за кулисами сидит костюмершей его сестра Фёкла, уже потом это выяснилось… Тамара-Ханум была не узбечка, а армянка. Приду я сестру навестить, а Тамара Артёмовна сядет ко мне на диван, обнимет за плечи и говорит:

– Знаешь, Анечка, миленькая, скоро так будет: сидишь ты здесь, а вон там в углу ящик стоит, и мы будем кино смотреть прямо дома! Или телефон покрутишь – и будешь говорить прямо с Москвой или с братом Павлом за границей! – Тамара Артёмовна уйдёт, а я сестре: «Совсем меня за деревенскую дурочку считает, так я и поверила!». А сестра: «Нет, она правду говорит». Верю я, и не верю. А позже оказалось – правда.

В войну Ташкент был забит ранеными. Как-то пришёл состав – ну совсем некуда размещать солдатиков, решили отправить во Фрунзе. Медперсонал фронтового госпиталя на колёсах вернулся на фронт, а здесь наскоро стали формировать медсопровождение из своих – не хватает. Тогда стали набирать из спорта одиноких – а я же спортсменка была! Поехала я в сопровождении на несколько дней, а прожила там, в Киргизии, сорок лет! Как получилось? Приехали мы во Фрунзе, сдали раненых, разместили их

в бывшей типографии. Что дальше делать – ни своих, ни родных… Вдруг встречаю… Николая Павловича Киворкова, соседа нашего ташкентского! Его, профессора-биолога, пригласили в недавно образованный Киргизский мединститут в качестве замдиректора, он и взял меня к себе техничкой.

Позже, во время ежовщины, он был репрессирован, одиннадцать месяцев сидел в тюрьме, и уже Берия его выгнал. Тогда он уехал в Новосибирск, где работал корреспондентом, там и умер. А пока работаю я у него техничкой. Как-то мою пол в лаборатории, а лаборантки возятся с микроскопом. «Что за такая штука – микроскоп?» – думаю, подошла: «Дайте посмотреть!». Мне дали, и открылся для меня другой мир! Тут оказалось,

что нужно им тоненькой иголкой разрезать пополам москита, а у них это никак не получалось, ведь москит меньше комара.

– Давайте я попробую, – предлагаю им, и попробовала. Получилось с первого раза! Руки прядильщицы и вышивальщицы приспособлены к точным, мелким движениям, лаборантки глазам не поверили. Дали другого москита, ещё… Всех разрезаю точно пополам, как по линейке, идеально!

Тут заходит профессор кафедры биологии Ида Адольфовна Тарвит:

– Что это – у вас новая лаборантка?

– Вы только посмотрите, что она вытворяет! – говорят ей лаборантки.

Взглянула та в микроскоп и сразу:

– Немедленно зачислить её студенткой! – а я:

– Мне хоть бы ликбез закончить…

– Неграмотная? Не может быть! Тогда будешь работать лаборанткой.

И стала я работать с мышами, с органами человека, готовить всякие наглядные препараты для студентов: вот язва желудка, вот рак лёгких, а вот киста… Обработаешь как надо, зафиксируешь, зальёшь формалином. Вредная работа, но интересная, только вот платили мало… Сижу я как-то во дворе, вяжу да жалуюсь дворничихе:

– Никак не могу я встать на ноги, приодеться как надо. Вязать-то я вяжу от доброй души то тому, то другому, а никто за это и копеечки не даёт! – а она:

– Я тебе помогу! Тут одна женщина уезжает, а чтобы её не обокрали, надо у них