Читать книгу "Невеста в бегах. Гуси, грядки... герцог?! - Константин Фрес"

градом катящиеся слезы.

— У-ы-а-а! — подхватила и Анника. Ее тоже мошка укусила. И тоже в глаз. Это что ж за напасть!

— А я говорил, — высунулся из кустов зловредный Петрович. — Они здесь ходят. Они что-то высматривают. Они шпионят! Наверное, нас хотят поймать!

Но я не слушала его зловещие предсказания.

Мошка облепила нас с Анникой и принялась жалить, как в последний раз в своей мошинной жизни.

Вмиг наши глаза и щеки были искусаны и начали отекать.

Мы с Анникой в панике побросали тяпки, лопаты и грабли и кинулись к прохладному ручейку под липой.

Но было поздно.

Глаза наши заплыли так, что превратились в узенькие щелочки.

Щеки налились глянцевым алым отеком, раздулись так, что обе мы вышли… мордатые и красные.

Просто кровь с молоком!

Еще и челюсть стала шире в два раза, как у дремучего неандертальца, который, словно жерновами, перемалывает в своей прожорливой пасти все подряд…

— Вот это репа, — чуть не плача, прошептала я, глядя на свою распухшую физиономию.

Интересно, почему я раньше не додумывалась как следует рассмотреть себя в прудике?

Когда темно да, не получится. Но при свете дня видно себя просто отлично!

И тут я с изумлением увидела, что мои волосы больше не бесцветные и не тусклые, а цвета гречишного красноватого меда, сияющего на солнце!

И кожа без прыщей.

И нос не грушей…

Остальные черты лица оставались для меня загадкой, потому что оно распухло просто чудовищно.

Мы с Анникой теперь напоминали двух деревенских баб, откормленных жирной сметаной и отпоенных молоком. И глазенки у нас были хитрые-хитрые. Еле поблёскивающие из щелочек между век.

— Ой-ой-ой, — простонала Анника. — Как чешется…

— Не трогай! — рявкнула я. — А то хуже будет…

Мы изо всех сил старались уменьшить отек, умываясь ледяной водой, но куда там!

Зуд немного унялся, щеки наши были красными. Лицо покалывало от холода.

Но отек не спал!

— За что ж мне такое наказание, — стонала я. — Снова скажешь, что я хорошенькая? Так и прохожу тут кикиморой…

Стеная и охая, мы с Анникой вернулись на огород.

И как раз вовремя!

Петрович с гусятами засел в засаде в кустах. И сидели они там тихо-тихо.

А через ограду лез какой-то странный тип.

Он был одет как городской щеголь. Узкие клетчатые штаны, пиджачок, застегнутый на одну пуговку. Нарядные штиблеты и котелок.

А физиономия у него была противная.

Красная, потная, усатая. Могучая шея, мощный загривок.

И над ним вился целый рой мошкары. Просто черной тучей. Потому что от него так и разило потом!

Но только его кожа была словно дубленая. Укусов на ней было не видать.

Да боюсь, мошка и не прокусывала ее. Не то, что нашу — тонкую и нежную. Дырявила навылет!

— Да это же они от него налетели! — ахнула Анника. — Он мошку сюда притащил, и они с него на нас перекинулись!

— Тише! — скомандовала я.

Я подхватила грабли и тихонько двинулась к карабкающемуся господину.

Анника поддержала меня, прихватив лопату.

А господинчик все никак не мог закинуть на ограду ногу.

Модные штаны были чересчур узкими, и он все задирал и задирал откормленную ляжку. Но штаны неумолимо возвращали ногу обратно.

Мы уже почти добрались до шпиона. Но тут в дело вмешался Петрович, полагающий, что он «один мужик в доме».

— Ты куда лезешь, гад?! — грубым мужским голосом рявкнул Петрович из кустов.

Шпион в ужасе сделал невероятное усилие и ногу-таки закинул. Нога зацепилась за верхнюю планку ограды и там прочно застряла.

С громким треском лопнули штаны точно по шву.

Ногу заклинило в поднятом состоянии.

Шпион, сообразив, что попался, заметался, старясь вырваться из смертельной ловушки.

Но модные штиблеты оказались слишком надежно надеты и крепко зашнурованы.

И шпион уныло повис враскоряку на заборе.

— Убью! — хрипло и преступно орал Петрович из кустов.

— Ни с места! — проорал пойманный, скача на одной ноге и нашаривая за пазухой предположительно оружие. — Не смейте приближаться!

— Ворье! — не унимался Петрович. — Проникновение на чужую территорию! Я шкуру с тебя спущу и чучело набью!

И Петрович, не вынеся переполняющего его яда, вылетел из кустов, и, разбежавшись, отважно долбанул пойманного клювом в нежное и чувствительное место.

Метил в пах, но немного не достал.

Но все равно клевок получился чувствительным.

Несчастный заорал, будто его не курица ощипанная клюнула, а лошадь лягнула.

— Уберите вашу ненормальную птицу! — вопил он, отмахиваясь от Петровича.

Но тот, кажется, только больше злился.

И, уворачиваясь от машущих рук, налетал с другой стороны и клевал снова, тыча клювом в жирные ляжки несчастного.

— Я полицейский! — орал пойманный, отбиваясь от осатаневшего Петровича. — Я здесь по делу! Я ловлю опасную преступницу!

У меня так и ёкнуло.

Это ведь он меня высматривает!

И раньше тут лазил, присматривался. Подойти не решался просто.

Глава 16

Незадачливый полицейский чуть не плакал.

— Это ж надо было так ошибиться, — стонал он, изо всех сил стараясь высвободить онемевшую от долгого неудобного положения ногу.

— Ошибиться? — змеем шипел недобрый Петрович, сдавая назад и зловеще наклоняя голову. — За такие ошибки ставят на ножи!

И он снов рванул и впился, словно дротик, в беззащитный зад детектива.

Тот взвыл — столичный тенор обзавидовался бы его певческому таланту и высоте взятой ноты.

— Лезть ко мне вздумал? — продолжал неумолимый Петрович. Кажется, в нашей курице погиб великий рестлер. — А ну, иди сюда!..

— Да какое лезть! — взмолился несчастный, отряхивая градом катящийся пот. Он принял это слово за намек на то, что он хочет ограбить нас. — Грабить фермы госпожи Ферро? Ну, уж нет! Я лучше к медведю в берлогу залезу, чем такое! Говорю же, ищу беглянку! И принял тебя, — он кивнул на меня, — за нее!

— Ты говоришь о женщине, — шипел Петрович, — но говоришь без уважения!

И он снова клюнул и без того истерзанную ляжку.

— Это же надо было так ошибиться! — снова проорал усатый, багровея. Кажется, он здорово полагал, что грубым мужским голосом Петровича говорю я! Толком рассмотреть-то меня он не мог. Все время вертелся и уворачивался от бешеной курицы. — Принять деревенскую грубую бабу за благородную девицу!

— Какая тут тебе деревенская баба! — прокричал страшным голосом Петрович.

Так он обычно орал, когда кто-нибудь на экзамене нес ему откровенную чушь.

Усатый, хот и соображал туго, а на этот раз махом осознал свою ошибку.

— Прошу прощения, — поспешно пробормотал он, стараясь и присесть ниже, чтоб как-то защитить свой многострадальный зад от нападок Петровича, и, заискиваясь, заглядывая мне в глаза. — У меня задание, задание! Я ищу