Читать книгу "Голод. Нетолстый роман - Светлана Павлова"

мало. Мало было и оргазмов. Размышляя о Серёжином протесте, я грешила сначала на свой девайс: мол, слишком громкий. Написала Нине: «А твой сатисфаер сильно жужжит?» Она ответила: «Ну так, не очень». И записала мне семь войсов – по режиму на каждый. Потом она попросила записать мне звучание своего. Под батареей аудиосообщений мы пытались сравнить, так ли громок мой гаджет, и сошлись на том, что дело всё-таки не в нём, а в Сергее.

Я не могла понять, зачем ему нужен весь этот театр. Почему секс не может быть простым, человеческим, десятиминутным, в уютной квартирной темноте, пусть даже заученным и предсказуемым. Теперь мне кажется, что всё это было ради галочки. Чем более идиотскими были коитальные обстоятельства, тем громче он стонал, пыхтел, шумно дышал носом, а иногда не в силах сдержаться говорил: «Господи, ты такая узкая». В этот момент я была в восторге от себя, полагая, что размеры вагины – это критерий достоинства, заслуживающий комплимента.

И всё-таки были моменты, обижавшие меня довольно сильно. Например, он обращался ко мне исключительно «кукушка» и всегда отвечал во втором лице. Серёжа, ты помнишь?.. Помнишь-помнишь! Он говорил о чувствах, не называя самих чувств, всегда через придаточные предложения с частицей «же» и «ну» (ну ты же знаешь, что мы взрослые люди и всё друг про друга понимаем). Он никогда не звонил и не писал сообщения текстом, только войсы на бегу с неизменным «сорри, палец затёк, потом наберёмся».

Мы не набирались.

Своим друзьям он не представлял меня девушкой – говорил: «Приду с подружкой». Вот так – помнишь? помнишь! кукушка-подружка, а больше ничего. Я злилась, но забывала об этом, когда видела Серёжиных модных друзей и то, как весело и остроумно он нёс всякий вздор. Единственный свет, в котором он не стеснялся меня касаться, был светом кинки-вечеринок[23]. Да и то, однажды встретив там знакомых, резко стряхнул мою руку с плеча, хотя я была в маске, портупее и при желании в этой сатаниаде вряд ли бы узнала саму себя.

Вообще-то наш роман, если этим серьёзным словом можно было назвать такие отношения, не был тайным. То есть там, кажется, нечего было скрывать. Чтобы коллеги узнали о нашей связи, мне, наверное, стоило бы написать об этом у себя на лбу. На людях он почти не обращался ко мне по имени, в основном: слушай, это самое, есть дело. Никогда не звал в столовую, а приезжали мы в офис всё равно каждый из своего дома. Во-первых, он любил спать один. Во-вторых, его квартира, располагалась на соединительном мостике двух огромных высоток, и мне почему-то всё время казалось, что подо мной обязательно провалится пол. Обязательно провалится пол.

Почему я держалась за него? За эрудицию? За лихие манеры? За приближённость к верхушке иерархии нашей студии? За злую харизму? Потому что мне было приятно наблюдать, как строит Сергею глазки Татьяночка Борисовна и думать: «Да ты хоть обстройся, трахаюсь-то с ним всё равно я»? За профессионализм (он был действительно хорош)? Может быть, потому что было тупо страшно остаться одной?

Очередным печальным вечером воскресенья мы сидели в шампанерии. Сергей, хоть и был весь из себя маскулинный, но уважал вина. То есть действительно по назначению, а не выпендрёжа для употреблял слова типа «перляж», «мутнячок» и «ассамбляж». Единственный раз, когда он позвал меня к себе не просто так, а по особому поводу, было открытие винтажного совиньона. Виноград для этого кюве собирали с участков гран крю аппелласьона что-то там. Я покивала, хотя не поняла ни слова. Он плеснул в бокал и спросил: «Ну, как тебе ароматика?» Я хотела выглядеть избалованной и капризной, поэтому сморщила нос и ответила, что для меня это пахнет кошачьим ссаньём. Сергей в ответ просветлел и ответил, что я верно уловила «котиков» в этом вине. Он объяснял, что французы называют этот феномен pipi de chat и что многие виноделы специально добавляют это pipi – для маргинального шарма.

Я слушала с вниманием. Интересный мужчина. Жаль, что по совместительству такой мудак.

В тот раз в шампанерии ему не понравилось, что бокал не был ледяным. Сергей рявкнул на бармена и потребовал охладить бокалы. «Шампанское должно быть холодным, а тёлочки – горячими», – хохотнул он. Я хотела спросить, что я в таком случае делаю в его компании, но вместо этого зачитала ему пост девочки, которая вела канал про РПП. Мне не нравилось, как пишет девочка: её посты казались мне напыщенными, нарочито красивыми, патетичными. Я тихонько посмеивалась над ними, а иногда читала вслух, выделяя голосом особые, заслуживающие сарказма места.

Я озвучила Сергею текст про очередной эпизод булимии, который подтолкнул её пойти на анонимную группу. Сергей посмеялся и сказал: «А чё, нормальный лайфхак. Сначала жрёшь, потом блюёшь». Затем он спросил: «Да лан тебе, чё с лицом?» Потом опомнился: «А, блин, ты же говорила, у тебя тоже это, как там его… эрэспэпэ. Ой, вы, девки, насочиняете себе всякого, конечно. Меня, если что, полностью устраивает твоя толщина. Ну, чего. Как говорится: “Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган”…»

Я крутила бокал вина за ножку, так что чернота в бокале поднималась всё выше и выше, хотя по-хорошему должна уже была быть выплеснутой ему в лицо. Не к месту вспомнилась дурацкая вконтактная фраза времён моего 11-го класса. «Знаешь, Серёж: у меня внутри небо, а у тебя – мясо», – сказала я, а после – спрыгнула с барного стула, осушила бокал до дна и, не прощаясь, пошла к выходу.

Такси ехало три минуты, в которые меня никто не попытался вернуть. Я мёрзла на улице: вечер пошёл вразрез с планами и надетыми под юбку чулками, на место которых просились рейтузы. Ветер разгулялся: понятно, снова будет цистит, и всё напрасно – кассирша моего любимого бельевого зря делала игривый взгляд и желала хорошего вечера.

Разумеется, до дома я не добралась – вышла у ближайшей «Пятёры». Магазин закрывался в 23:00, то есть через десять минут, так что в очереди на кассе мы с местными алкашами в каком-то смысле были в одинаковом положении. Я сгребла пробитое в шопер, а выйдя на улицу, припала носом к пухлой шоколадной плитке. Вдохнула. Запах бумаги и шоколада. Обожаю. По дороге домой уже представляла: разорвать обёртку, вцепиться зубами и уничтожить до самого конца.

Я ела, мне было невкусно. Настырный Серёжин парфюм так и стоял в носу. В ту минуту я осознавала, что в дни, когда я разрешала «отпустить себя», шоколад терял вкус и привлекательность. Но я ела всё равно: почему-то каждый раз важно было доесть до конца, не оставив ни кусочка. Почему? Удостовериться в полном обладании? Знать, что это никто не отнимет? Что хоть что-то в жизни моё, и это что-то я могу контролировать – от и до?

Я потянулась к телефону и открыла сообщение про анонимную группу ещё раз.

В посте было написано, что по статистике каждые 62 минуты как минимум один человек умирает в результате осложнений от РПП. А также – что РПП стоит на втором месте по смертности среди психических расстройств.

Я вспомнила свою последнюю итерацию рвоты: казалось, еды было так много, что та решила отомстить мне, встав где-то на середине пути, не возвращаясь назад и не идя вовне. Мне было страшно, что я задохнусь и умру; что друзья найдут меня такой – мёртвой, в блевотине, с головой в унитазе.

Я посмотрела на часы – словно начала отсчёт 62 минут – и сохранила номер куратора группы.

RE: праздник

Доброе утро! Вспомнила, как на 8 марта приходила твоя мама.

У неё было новое красивое платье и хороший макияж (благодаря тебе).

Хорошо и умно говорила о вере, о Лизе Глинке; о том, что главное – не слова, а поступки человека.

В общем, на меня произвела хорошее впечатление.

Правда, опоздала на 1 час 40 мин. Это тоже поступок!

Я немного понервничала.

Сейчас думаю: наверное макияжем так долго занималась.

Ты, наверное, ещё спишь. Пока.

RE: праздник

Привет!