Читать книгу "Призрак Рембрандта - Пол Кристофер"

В давние времена в бухте Маривелеса останавливались на отдых суда, идущие в Манильский залив, и по слухам именно здесь запасался пресной водой и провизией знаменитый китайский пират Лимахон перед штурмом Манилы в тысяча пятьсот семьдесят пятом году. В годы правления Фердинанда Маркоса Маривелес стал центром так называемой экономической зоны, и старый рыбацкий поселок снесли, чтобы освободить место для новых фабрик, причалов, правительственных зданий, ныне пустых и заброшенных, и даже для атомного реактора, который, впрочем, так никогда и не заработал. Как не заработали ни огромные элеваторы, ни «город пластика» — завод для изготовления полиэтиленовой пленки. Если вспомнить, что главной страстью супруги президента, Имельды Маркос, была дорогая обувь, можно углядеть некоторую иронию в том, что одна из немногих уцелевших в городке фабрик производит фальшивые кроссовки «Найк». В большом мире Маривелес известен только тем, что именно отсюда в годы Второй мировой войны начался печально известный Батаанский марш смерти, и еще тем, что здесь делают теннисные мячи для Уимблдона. По официальным сведениям, в Маривелесе проживает семьдесят пять тысяч человек, но на самом деле его население почти в два раза больше. В основном его составляют безработные, ютящиеся в трущобах на восточной оконечности полуострова, далеко за пределами «экономической зоны». Это многонациональный город иммигрантов, съехавшихся сюда из еще более нищих и обездоленных уголков мира, — город, в котором работы и надежды никогда не хватает на всех. Единственная отрада для местных жителей — это шабу, филиппинская разновидность метамфетамина. Наркотик в огромных количествах производят в подпольных лабораториях тут же, в трущобах на склоне холма.

Со своего места у стойки открытой закусочной Брини Хансон хорошо видел, как у причала в порту допотопный кран грузит тюки на его судно. Портовые сборы в Маниле были чересчур высоки для старушки «Королевы», и им еще повезло, что в Маривелесе нашелся кое-какой груз: вяленые бананы и мука из плодов маниоки, идущая на корм животным, которая будет вонять всю дорогу до Сингапура.

Там они выгрузят вяленые бананы и заберут партию электроники на Мадрас, или Ченнаи, как он сейчас называется, где из привозных деталей собирают все — от автомобильных приемников до говорящих плюшевых медведей. Что будет после этого, можно только гадать.

Хансон отхлебнул пива из горлышка литровой бутылки и окунул кусочек чичарон — зажаренной до хруста свиной шкурки — в острый соус. Потом вилкой зачерпнул риса, смешанного с обжаренными кусочками кальмара, и запил все это еще одним долгим глотком плотного, золотого, как янтарь, пива. Может, в Маривелесе и правда самые продажные городские власти во всех Филиппинах — а это вам не пустяки! — но закуски здесь готовят бесподобно.

Все это утро Хансон провел со своим старым знакомым, доктором Немезио Зобель-Айялой, карантинным врачом порта, специалистом по подпольным абортам, шурином мэра и большим любителем мордиды — иначе говоря, главным местным взяточником. Тех, кто отказывался платить дань Айяле, могли запросто продержать месяц на карантине, запретить им погрузку и выгрузку или даже избить до потери сознания при первой же попытке спуститься на берег.

С Айялой следовало дружить, и потому Хансон, превозмогая отвращение, несколько часов просидел с маленьким хорьком в его вонючем офисе в здании таможни, наблюдая за тем, как тот одну за другой опрокидывает в себя рюмки паршивого бренди «Наполеон Квинс», и слушая бесконечные истории о победах, одержанных им в «Ла Зоне» — здешнем квартале борделей, где в крошечных клетушках, отгороженных друг от друга занавеской, местные женщины и девочки, зачастую совсем малолетки, обслуживали моряков и иностранных рабочих с немногих сохранившихся фабрик.

Зобель-Айяла поспевал всюду. Он не только был сутенером половины девушек в «Ла Зоне», но и занимал в Маривелесе пост инспектора здравоохранения и неплохо зарабатывал, сбывая выделяемые правительством антибиотики перекупщикам.

У доктора были грандиозные планы, большинство которых он связывал с переездом в Америку, но Хансон считал, что, скорее всего, этот скользкий сукин сын в один прекрасный день всплывет где-нибудь у причалов брюхом вверх, с горлом, перерезанным конкурентами из бандитских группировок «Куратонг» или «Пентагон», вкладывающих немалые деньги в производство и распространение шабу.

Хансон доел все, что оставалось на тарелке, допил пиво, бросил на прилавок несколько мятых купюр и медленно сполз со старомодного высокого стула. Удовлетворенно рыгнув, он вышел на улицу и по усыпанной обломками кораллов дороге направился в порт. Солнце жгло немилосердно, и скоро он почувствовал, как выпитое пиво начинает просачиваться через поры. Из-под ободка старой капитанской фуражки пот ручейками стекал за ворот.

Свет, льющийся с неба и отражающийся от мелкой ряби моря, был таким ярким, что даже в темных очках Хансону приходилось щуриться. Он знал, что в этой части мира подобная погода может в любую минуту без всякого предупреждения смениться черным муссоном и тогда за одно мгновение бухта превратится в кипящий котел, а «Королеву» будет швырять на швартовых концах, как мячик на резинке. Но сейчас ему казалось, что он находится внутри раскаленной духовки.

Вкусная еда и несколько минут приятного одиночества после утра, проведенного в обществе местного коррупционера, ненадолго примирили его с действительностью, но теперь, шагая мимо полуразвалившихся складов и лавок шипчандлеров, торгующих всякой дрянью, Хансон опять помрачнел. В нос била вонь от старых гниющих канатов, пропитанных дегтем свай и дохлой рыбы, плавающей вперемешку с мусором в грязной воде у кромки причалов, и Хансон знал, что так пахнет его собственное будущее. Бесконечные переходы туда и обратно по опасным, кишащим мелями и пиратами водам, бесконечные одинаковые грузы и порты. Человек не должен так жить. Если что-то не изменится совсем скоро…

Хансон уже видел, как краны с поворотными стрелами грузят на его судно застропленные двухсотфунтовые тюки с мукой. На палубе распоряжался Элайша Санторо, старший помощник, а под его началом работал Конг и несколько местных поденщиков. Поденщики были одеты в бахаги — подобие набедренных повязок, а Эли — в джинсы и футболку. Формы на «Королеве» отродясь не водилось, и единственным напоминанием о ней служила потускневшая золотая косичка на фуражке у капитана.

Подойдя ближе к «Королеве», он нахмурился. Вяленые бананы должны были подвезти только на следующий день, но на причале у борта судна откуда-то появился штабель деревянных ящиков. Рядом стоял четырехтонный грузовик «мицубиси». Да и в любом случае вяленые бананы перевозят в мешках, а не в ящиках. Еще более странным ему показалось то, что Зобель-Айяла ни слова не сказал о новом грузе, а уж он-то узнал бы о нем в первую очередь, потому что лично подписывал разрешения на вывоз.

Завидев капитана, с пассажирского сиденья грузовика спрыгнул мужчина и остановился у ящиков. Хансон уже различал на них знакомую эмблему фирмы «Слазенгер» — вытянувшуюся в прыжке черную пантеру. Мужчина из грузовика шагнул ему навстречу. На вид ему было лет сорок. Он уже располнел и несколько обрюзг, но отлично скроенный белоснежный костюм успешно скрывал намечающийся живот. Маленькие руки и ноги. На ногах — сверкающие лакированные туфли, на розовых, пухлых пальцах — чересчур много золотых колец.