Читать книгу "Тихие дни в Перемешках - Эрленд Лу"

Могу.

Нет.

Тем более это ее вина.

Чья?

Найджелы.

Что?

Она запудривает тебе мозги.

Чего?

Это она виновата.

Ты ревнуешь меня к Найджеле?

Нет. Я просто ее не люблю.

За то, что у нее шикарный бюст и что она всег­да весела и голодна?

Я думаю, ты хочешь порвать со мной и что ста­раниями Найджелы твой организм стал вырабаты­вать вещества, которые отторгают тебя от меня.

Чего?

Я так думаю.

Послушай, у меня нет никаких шансов заполу­чить Найджелу.

Хо! Другими словами, ты хотел бы ее заполу­чить?

Что значит «хотел бы»? У жизни свои законы.

Ты ее хочешь!

Ясное дело, что я мог бы о ней мечтать. Но не в этой жизни. Если б я не был женат на тебе, а был бы свободен, холост, обаятелен и привлека­телен в глазах Найджелы и она бы вдруг возникла на пороге и предложилась мне, то не буду врать — я бы не отказался, ха-ха, я бы своего не упустил, но поверь, я не хожу и не думаю об этом сценарии и совершенно не прикидываю, что бы мне такого сделать, чтобы он воплотился в реальность.

Ты сам себя обманываешь.

Вовсе нет.

Конечно да.

Нина, ку-ку!

Прекрати говорить «ку-ку». Это унизитель­но — это разговор с позиции силы и попытка ме­ня подчинить.

Чего?

Не говори «ку-ку».

Что хочу, то и говорю. Найджела живет в Лон­доне на Итон-сквер в доме миллионов за семьдесят, наверно. Она один из самых известных в ми­ре телевизионных поваров и к тому же замужем за одним из самых богатых людей Англии. Мы с тобой, наоборот, сидим здесь, на юге Германии, в Баварии, колыбели нацизма...

Не говори «колыбель нацизма».

Черт возьми, не затыкай мне рот! Если я хо­чу сказать «ку-ку», то говорю «ку-ку», а если хочу сказать «колыбель нацизма», то говорю «колыбель нацизма».

Я считаю, тебе следовало бы принять во вни­мание мою просьбу чего-то не говорить.

Можно мне договорить?

Изволь.

Я хотел сказать, что мы с тобой самые зауряд­ные люди, ты учишь в школе, я подвизаюсь в те­атре...

Ты драматург, Телеман, драматург.

Предположим, раз я занимаюсь этой пьесой... но короче, ни ты, ни я не живем в сказке, напро­тив, у нас трое детей и типовой дом, мы работаем довольно напряженно, но как раз сейчас отдыха­ем, у нас отпуск, и я предлагаю заняться сексом, а ты в ответ рассказываешь какие-то басни о сы­пи на коже и о Найджеле, из-за которой мое те­ло будто бы вырабатывает вещество, отторгающее меня от тебя. Нина, я вот он, рядом с тобой, здесь, в Перемешках!!!

Я не знаю никаких Перемешек.

Ку-ку! Ты сама слышишь, что говоришь?

Не говори «ку-ку».

Но ты слышишь, что говоришь?

Конечно, я слышу то, что я говорю.

Это сущее безумие. Я не собираюсь от тебя уходить.

Нет, собираешься. Ты отстранился, замкнулся и, о чем бы я не спросила, говоришь, что тебе некогда, ты занят: думаешь о театре.

Но я и правда думаю.

Нет, это неправда.

Правда.

Покажи-ка, много ли ты написал!

Что?

Покажи, что ты написал за время отпуска!

Но...

Никаких «но»!

Я написал немного.

Покажи!

Я много думаю. Потом проверяю свои догадки. И одну-другую из них записываю, иногда некую бо­лее общую идею. В театре я работаю с чужими текс­тами, поэтому мне редко удается подумать о своем, но здесь я это делаю. Я думаю о своей пьесе все вре­мя, целые дни. Например, пока мы не начали этот разговор, или, вернее, дискуссию, или фиг его знает что, я думал... вот о чем я, по-твоему, думал?

О своей пьесе?

Ну конечно. Сама видишь.

Покажи, что ты написал!

Что значит «Россия»?

Это записи для памяти.

Вижу. Но Россия при чем?

Что означает эта запись?

Да.

Вряд ли я сумею объяснить.

А ты постарайся.

Она ничего не означает.

Ничего?

Нет.

А зачем ты ее сделал?

Не знаю. Происки внутреннего голоса.

И как ты собираешься ее использовать?

Посмотрим. Возможно, она разбавится еще чем-то и превратится в стоящую идею.

В театр?

Хотелось бы.

А наци-китч?

Нацистский китч. Который здесь кругом. В доме Бадеров, куда ни плюнь, попадешь в него.

То есть ты считаешь Бадеров нацистами?

Нет.

Хотя наци-китчем увлекаются?

Да... хотя нет. Они им обзаводятся.

Но просто как китчем?

Да.

Не зная, что это китч нацистский?

Я думаю, в глубине души они об этом догады­ваются.

Ты написал «РЕМОНТИРОВАТЬ» большими буквами.

Вижу.

А потом подчеркнул и провел стрелку к дру­гому слову. Не могу разобрать, что написано — климат, Китай.

Китай.

Так получается «РЕМОНТИРОВАТЬ КИ­ТАЙ»?

Да.

А это что?

Костюм.

Костюм?

Да.

Я думаю, Россия — это зашифрованная Най­джела.

Чего?

В ней столько же букв, сколько в России.

Нина, поосторожнее, тебя заносит.

Не заговаривай мне зубы. В словах «Россия» и «Найджела» по шесть букв. Как ты можешь это объяснить? Я вся внимание.

В них разное количество букв. В России шесть, а в Найджеле восемь.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Да. Ладно.

Ты думаешь, меня все время тянет писать тай­ком слово «Найджела»?

Думаю, да. Так «Россия» точно не шифр?

Я не пишу шифровок. Ку-ку.

Не говори «ку-ку».

И это все, что ты написал за две недели?

Но это лишь видимая часть айсберга. А под ней многие кубометры мыслей, не видных нево­оруженным взглядом.

Маловато будет, Телеман.