Читать книгу "Нищий, вор - Ирвин Шоу"

Рудольф сделал серьезное лицо, чтобы мальчишка понял всю нешуточность своего положения. Полиция через адвоката дала Рудольфу знать, что случай этот непростой — пивную бутылку можно считать и опасным орудием — и что Уэсли в лучшем случае придется просидеть в тюрьме не меньше нескольких недель.

Рудольф также не раз звонил в Нью-Йорк своему адвокату Джонни Хиту, который сказал, что если он сумеет отделаться от французов, то дела Тома, по всей вероятности, можно будет уладить в Нью-Йорке — последнем, насколько известно, местожительстве покойного в Соединенных Штатах, — но что на это потребуется немало времени.

Нам суждено утонуть в бумагах, думал Рудольф. Он слушал разглагольствования Джонни Хита о том, что, скорее всего, суд назначит Кейт Джордах, жену покойного, несмотря на ее английское подданство, администратором наследства и что одна треть состояния, по всей вероятности, достанется ей, а две трети — сыну, хотя ее беременность осложняет дело, — и ему представлялось, как «Клотильда» со всеми пассажирами на борту идет ко дну в океане судебных документов, постановлений и распоряжений. Сыну, поскольку он несовершеннолетний, до восемнадцати лет положен опекун, и почему бы Рудольфу, как самому старшему и близкому из родственников мужского пола, не взять на себя эту обязанность? Имущество покойного, вероятно, придется ликвидировать, чтобы заплатить налог на наследство, а это значит, что в течение года «Клотильда» должна быть продана. Но, предупредил Хит, пока он ничего определенного сказать не может, необходимо кое с кем проконсультироваться.

Рудольф не сказал Уэсли о своих беседах с Хитом. Он просто спросил, не обижают ли его и что ему нужно. Уэсли равнодушно ответил, что к нему относятся как ко всем и что ему ничего не нужно. Непонятный молодой человек, возмущался Рудольф, и всегда он почему-то враждебно настроен. Из-за этого свои визиты в тюрьму Рудольф старался по возможности сократить.

Но когда он, усталый, возвращался в отель, его ждал не лучший прием. Даже худший, по правде говоря. Джин совсем перестала сдерживаться. Она рвалась домой, требовала, чтобы ее, как она выражалась, выпустили на свободу — вероятно, впервые за всю историю отель «Дю Кап» назвали тюрьмой. Почему-то она вбила себе в голову, что ее отъезд задерживается по вине Рудольфа, и, сколько он ни твердил ей, что ее паспорт в полиции, а не у него, она по-прежнему билась в истерике.

— Черт бы побрал твоего кретина брата! — кричала она во время последней ссоры. — Чего он полез в чужие дела? Ну изнасиловали бы меня. Подумаешь! Не первый случай с американкой во Франции. Зато я уже давно была бы дома.

От ее пронзительного голоса у него зазвенело в ушах, а перед глазами на мгновение предстала та Джин, какой она была, когда они только поженились: живая, хорошенькая, неистовая в любовных утехах, которым они предавались после полудня в выходившей на море комнате (не в той ли самой комнате она спит и сейчас?). Рудольф вспомнил, как Джин призналась, что она, которую он до свадьбы считал бедной труженицей, гораздо богаче его, и предложила купить ему яхту… Нет, лучше не вспоминать.

Узнав, что Уэсли чуть не убил человека. Джин окончательно решила, что причина всей трагедии не в ее пьянстве и психической неуравновешенности, а в присущей всем Джордахам тяге к насилию.

— Так или иначе, — визжала она, — со мной или без меня, с такими характерами оба они, твой братец и его сын, с самого начала были обречены. Это у них в крови.

Гретхен, вспомнилось ему, сказала почти то же самое, и он из-за этого с ней поругался. Он видел Уэсли в тюрьме. В жилах Уэсли текла кровь не одних только Джордахов. Он вспомнил Терезу — его мать, вечно хмурую, с жестким взглядом и соблазнительной фигурой. Кто знает, от каких сицилийских бандитов унаследовано это зловоние, эта волчья ухмылка? Вину, если это и вправду вина, следует разделить по справедливости.

— И про твоего отца-психопата я знаю, — кричала Джин, вспоминая и его запятнанных преступлениями предков-немцев. — Удивительно, как это тебе и твоей любимой сестрице удалось так долго продержаться на этом свете. Кстати, о твоей сестре — как умер ее муж?! Его тоже убили!..

— Он погиб в автомобильной катастрофе, — попытался вставить Рудольф. — Пятьдесят тысяч человек в год…

— Убили, — упорствовала Джин. — Страшно даже подумать, какая жизнь ждет ребенка, у которого такой отец, как ты…

Ее нападки делали Рудольфа беспомощным. Он чувствовал себя уверенно, когда мог рассуждать логически, но отсутствие логики вселяло в него страх, смущало его, обезоруживало. Когда он вышел из комнаты. Джин бросилась лицом вниз на кушетку и, как ребенок, колотя кулаками по подушкам, зарыдала:

— Хочу домой, хочу домой…

Гретхен молчала, но тоже становилась все более и более беспокойной. Ее ждала работа, ей звонил из Нью-Йорка мужчина, красоты Лазурного берега давно утратили для нее свою привлекательность, и Рудольф понимал, что она не уезжает только из добрых чувств. Еще один долг.

Как-то раз, когда они остались одни, она тихо спросила:

— Руди, а тебе не приходило в голову просто выйти из игры?

— То есть?

— Бросить все. Ведь ты тут ни при чем. Собраться и уехать. А они, так или иначе, и без тебя не пропадут.

— Нет, — рассердился он, — мне это не приходило в голову.

— Восхищаюсь тобой, братец, — сказала Гретхен, но в тоне ее никакого восхищения не слышалось. — Восхищаюсь тобой и удивляюсь.

— Ты ведь тоже, между прочим, можешь уехать.

— Знаю, — отозвалась она. — И вовсе не намерена оставаться здесь до скончания века. А ты, если нужно, наверное, останешься.

— Если нужно. — Его не ждала работа, никто не звонил ему из Нью-Йорка.

— И еще — мне жаль тебя, братец, — добавила Гретхен. — А теперь пойду-ка я лучше к морю, понежусь на солнышке.

Кейт пока не звонила ему из своего отеля, и Рудольф был благодарен ей за это. Но он со страхом ждал минуты, когда придется пойти к ней и рассказать, что следует делать и что это для нее означает.

Бедный Кролик Дуайер, думал он, в очередной раз медленно шагая по узким улочкам старого города к конторе адвоката. Бывший компаньон, бывший партнер — ему ничего не полагается ни по закону, ни по обычаю: дружба и многолетняя совместная работа весят меньше пушинки на весах Фемиды.

Единственное, что поддерживало душевное равновесие Рудольфа, — это два вечера, проведенных в отеле с Жанной. Никаких проблем, никаких железных оков любви или долга — только бездумное наслаждение, позволяющее забыться в полумраке комнаты, снятой на час-другой в чужом городе.

Не из-за этих ли двух необыкновенных вечеров в Ницце он на самом деле готов остаться здесь навсегда? Из-за игры в двойной адюльтер? И не потому ли им восхищаются и его жалеют, что он способен на ложь?

По мере приближения к конторе адвоката поступь его делалась тяжелее, а от яркого солнца он весь взмок.