Читать книгу "Закат на Босфоре - Наталья Александрова"

– Судя по вашим рассказам, вряд ли такая женщина скоропадет к моим ногам, – усомнился Борис.

– Разумеется, Гюзель очень непроста. Не хочу обидетьвас, голубчик, – Горецкий по своему обыкновению надел пенсне и посмотрелна Бориса, как добрый профессор, – не хочу обидеть вас, но не посоветовалбы атаковать ее напрямую. Это может не получиться, и тогда вы окажетесь раньшевремени на виду, вашей персоной заинтересуются люди, которые стоят запрекрасной турчанкой. Я бы посоветовал вам начать боевые действия с ееподруги, – Аркадий Петрович положил на стол перед Ордынцевым фотоснимоккудрявой блондинки с хорошеньким, хотя и чуть глуповатым личиком, и добавил: –Имя – или псевдоним – вполне соответствуют внешности: Анджела. Выступает в несколькихкабаре и ресторанах с песенками на французском языке, хотя по происхождению –итальянка. Впрочем, и без русской крови не обошлось: бабка по материнской линииу нее русская.

– Однако, – удивленно заметил Борис, рассматриваяснимок, – судя по тому, что вы мне рассказали про прекрасную Гюзель, такаяженщина вообще не должна иметь подруг. А тут вдруг… такая, в общем-то,заурядная блондинка, хорошенькая, конечно, но явно глуповата…

– Не совершите ошибки, – Горецкий предостерегающеподнял руку, – ее внешность может быть тщательно продуманной маскировкой…как и дружба с прекрасной турчанкой. С Гюзелью они невероятно дружны… покрайней мере, с виду. Возможно, Гюзели нужна эта глупенькая милашка для того,чтобы оттенить свою чуть мрачноватую красоту. Потому что если Анджела – ангел,то Гюзель можно сравнить… не с исчадием ада, нет, но все же что-то демоническоев ней есть. Никаких подозрительных связей за певичкой Анджелой не замечено.Вот, кажется, все, что я могу о ней сказать. Попробуйте поухаживать за ней,познакомиться поближе – глядишь и выяснится что-либо интересное. Если вы ейпонравитесь, Анджела введет вас в круг знакомых Гюзели, а это уже немало.

– Я постараюсь, – Борис неуверенно развелруки. – Честно сказать, никогда дамским угодником не был, а за годы войнывообще от женщин отвык.

– Ну-ну, – усмехнулся Горецкий, – это,знаете, как знание иностранного языка: учили в детстве, а потом заненадобностью забыли. А приезжаете в другую страну и оказывается, что вы всепонимаете, слова сами в памяти всплывают. Так и с женщинами: повертитесь вокружении прекрасных дам – сразу вспомните, как флиртовать да комплиментыговорить…

Горецкий внимательно окинул Бориса взглядом.

– Прежде, чем заняться этой особой, вам необходимопосетить одного моего доброго знакомого.

Знакомый Горецкого оказался старым портным, внушительным иблагообразным, напоминающим престарелого английского лорда или его такого жепрестарелого дворецкого.

Осмотрев Ордынцева, Федор Лукич, так звали портного, слегкаподнял левую бровь, что означало у него крайнюю степень удивления.

– Как молодой человек из хорошей семьи – а вы, яуверен, из хорошей семьи – мог так запустить свою внешность? Когда я обшивалЕго Высочество… Конечно, я понимаю – революция, голод, Гражданская война ипрочие неприятности… но не до такой же степени! Вот обратите внимание наАркадия Петровича – он ведь тоже воевал, а какие у него ногти!

Борис хотел было дать этому старому снобу достойнуюотповедь, но взглянул на свои руки и удержался.

Федор Лукич долго крутил его, снимая мерки, затем отправил ксвоему знакомому парикмахеру – французу, – на вывеске Борис прочел, чтопарикмахера зовут мосье Лимож. Мосье с сомнением оглядел поношенную военнуюформу Бориса и попросил заплатить вперед. Когда же он прочел нацарапанную наклочке бумаги записочку от Федора Лукича, которую Борис подал ему вместе сденьгами, лицо его волшебно изменилось. Он заулыбался во весь рот и жестомпригласил в комнату за занавеской. Там Бориса окружили сказочной заботой:стригли, брили, полировали ему ногти… Нежные женские руки, крепкая мыльнаяпена, облако ароматов… все это было чрезвычайно приятно.

После стрижки, мосье Лимож, казалось, сам удивилсярезультату.

Потом Борис снова оказался в руках Федора Лукича. Старикопять вертел его, но теперь молча, потому что во рту он держал дюжину булавок,при помощи которых доводил до совершенства шедевры портновского искусства. Закостюмом велено было прийти через два дня.

Это время Борис провел, гуляя по городу и для практикиразговаривая с Горецким исключительно по-французски. Аркадий Петрович показывалему рестораны и кабаре, где бывает интересующая их публика, объяснял, сколькополагается давать на чай официантам, коридорным и мальчишкам-посыльным, ибо вКонстантинополе действовала совершенно особая система оплаты подобных услуг,отличающаяся от городов Европы и прежней России. Слушая его, Борис толькотяжело вздыхал. Наконец он решился и прервал на полуслове Аркадия Петровича, сувлечением рассказывающего, какие бутоньерки следует использовать при посещениитеатра, какие, собираясь на интимное свидание с дамой, и так далее.

– Аркадий Петрович, дорогой, – смеялсяБорис, – кем же я должен выглядеть в Константинополе? Незаконным отпрыскомавгустейшей фамилии? Таинственным графом Монте-Кристо? Я – отставной поручик,прошедший в России войну, голод и разруху, перенесший тиф и потерю близких. Явоевал, но сумел выжить и, чтобы оправдать мое появление в дорогих ресторанах ижитье на широкую ногу, вы придумали, будто я там, в России, сумел хапнутьнекоторое количество бриллиантов и теперь спускаю их помаленьку. Так какие, кчерту, бутоньерки? Никто не ждет от меня утонченных манер! Спасибо еще, чтофранцузский не забыл.

Горецкий поскорее нацепил пенсне, чтобы Борис не заметилсмущения в его глазах.

– Виноват, увлекся, – пробормотал он. – Да,вот кстати, насчет языков. Вы их знаете непростительно плохо! Ну, французскийеще куда ни шло! Но, вы меня извините, ваше английское произношение…

– Несмотря на это, я могу сносно объясниться наанглийском, – не согласился Борис, – а произношение – дело наживное.

– Мало, – вздохнул Горецкий.

– Хватит. – Борис обиделся и не сказал этомунадутому профессору Горецкому, что хоть по-немецки он совсем не говорит, нопонимает многое, если говорить медленно.

Они побывали и в штабе дивизии, куда был приписан Борис, иполковник Горецкий очень быстро оформил документы об отставке. Борису выдалибумаги и малое количество денег – выходное пособие. Его службе пришел конец.

Через два дня Борис, сопровождаемый полковником, явился кФедору Лукичу. Работа была закончена, Борис переоделся, но когда увидел себя взеркале, то невольно выругался: этот лощеный молодой денди не имел к нему,кажется, никакого отношения. Мог ли такой человек остановить картечным залпоматаку махновцев? Мог ли пройти половину Украины с кавалерийским рейдом? Мог лион, этот щеголь, выбраться из красного застенка? Мог ли чудом выплыть вНовороссийской бухте да еще вытащить товарища? Нет, то был другой человек, и тобыла другая жизнь.