Читать книгу "Дела человеческие - Карин Тюиль"

Франсуаза пыталась покончить с собой.

Он застыл, не в силах пошевелиться. Голову сдавила невыносимая боль. Может снова случиться приступ, и на сей раз его точно хватит паралич, он рухнет на пол на глазах у всех этих людей, и во всех изданиях появится фотография, где у него пена течет изо рта – какой стыд! Он сделал глубокий вдох, потом выдох. Он был слишком груб с Франсуазой и страшно об этом жалел. Он ее любит. Глядя на Клер в облегающем платье, которое не придавало ей изящества – она немного поправилась, это было ужасно, – он даже сказал себе, что любил только одну женщину, Франсуазу, а она захотела умереть по его вине. Кто-то из гостей подошел к нему сзади и положил руку на плечо. Фарель вздрогнул. «Жан, все хорошо?» Он улыбнулся: «Да, все очень хорошо!» С него градом лил пот. Куда подевался Лео? Он поискал глазами брата и наконец заметил его в дальнем углу зала, где тот что-то бурно обсуждал с одной парижской издательницей. В тот миг объявили о прибытии президента. Фарель, дрожа, спрятал телефон. Что ему теперь делать? Он не мог попросить президента подождать, взять телефон и набрать сообщение. И тем более не мог прямо сейчас помчаться к Франсуазе или начать обзванивать все больницы в Париже; после церемонии здесь, в Елисейском дворце, в его честь будет устроен коктейль, нужно и дальше продолжать игру. Сердце у него разрывалось, он чувствовал, как по спине стекают струйки пота. Распорядитель попросил гостей занять свои места: церемония сейчас начнется.

– Это самый прекрасный день вашей жизни, – воскликнул Баллар, пожимая руку Фарелю. – Знаете, как люди говорят? Орден Почетного легиона – самая мощная виагра для мужчин, облеченных властью!

Фарель отшатнулся; если бы у него был пистолет, он пристрелил бы сейчас Баллара.

Франсуаза пыталась покончить с собой. Она в больнице Биша, в психиатрии.

Второе сообщение пришло в тот миг, когда распорядитель объявил о прибытии президента. Все приглашенные замерли. Президент вошел в зал, улыбаясь уголками губ, с добродушным выражением лица, которое делало его очень симпатичным – или отвратительным, в зависимости от того, кто его оценивал, сторонник или противник. Казалось, ничто его не задевает, он неуязвим. Он встал за трибуну. Горделиво выпрямился: в этот миг он возвышался над Фарелем. Клер не интересовала речь президента, и она не подняла глаз от экрана телефона, когда он заговорил.

– Господа премьер-министры, дамы, господа министры, дамы, господа, друзья, близкие, родные Жана Фареля, рад приветствовать вас здесь, на этой церемонии.

Все взгляды устремились к президенту. Клер убрала телефон и сделала вид, будто внимательно слушает. Увидела в отдалении сына, стоявшего немного в стороне, хотела подойти к нему, но толпа была настолько густой, что она раздумала.

– Жан Фарель, – продолжал президент, – вы журналист, выдающийся журналист, который ничего не оставляет на волю случая, старается все держать под контролем. Более сорока лет вы являетесь ведущим, я бы сказал направляющим, французской политической жизни. Каждый воскресный вечер вы радуете французских зрителей увлекательным разговором с самыми крупными политическими фигурами этой страны, ваши передачи стали заметными вехами в истории телевидения. Вы прославились благодаря гармоничному сочетанию обаяния и натиска, от вас никто и ничто не ускользает. Кажется, мы знаем о вас всё, начиная от вашей первой рубрики на ORTF, куда вас, двадцатилетнего юношу, взяли на работу стажером после встречи с генеральным директором Жан-Бернаром Дюпоном, – легенда гласит, что вы буквально накинулись на него на авеню Президента Кеннеди, умоляя дать вам шанс, – и до сегодняшнего дня, когда вы все еще господствуете в теле- и радиоэфире в качестве журналиста и продюсера; ваша жизнь – пример того, как Республика вознаграждает человека за отвагу и упорный труд. Жан Фарель, вы вышли из социально неблагополучной среды и никогда этого не скрывали, вы никогда не принадлежали к числу богатых наследников, описанных Бурдьё, которого вы не раз приглашали в ток-шоу поделиться своим мнением, вы самоучка, и в этом ваша неповторимость и ваша сила. Первые шаги в жизни были для вас нелегкими. Вы мало рассказывали о своем детстве, о трагической смерти матери, о расставании с двумя из троих братьев, однако это не помешало вам написать в недавно вышедшей книге «Устный экзамен» – сборнике откровенных бесед с самим собой, – что все, что вы делали, вы делали ради матери. И не случайно вы часто цитируете одного из ваших любимых писателей, Ромена Гари, чей роман «Обещание на рассвете» – это признание в любви, с которым вы хотели бы обратиться к вашей матери, если бы обладали литературным даром, как вы скромно заметили в только что опубликованной статье, посвященной вам.

Он ссылается на ту самую омерзительную статью, как же это неприятно, думал Фарель, по-прежнему сияя улыбкой. Он ничуть не сомневался, что по дворцовым кабинетам распространяется иная, пародийная версия президентской речи и в ее тексте фигурирует ссылка на другое произведение Гари – «Дальше ваш билет недействителен», роман о мужском старении и закате сексуальности.

– Жан Фарель, вы брали интервью у великих: у Бурдьё – о нем я уже упоминал, – у Помпиду, Фуко, Миттерана, но самое сильное влияние на вас оказал Пьер Мендес-Франс. Вашим девизом стали слова из его речи, произнесенной 23 июля 1955 года: «Наша первейшая обязанность – откровенность. Информировать страну, не держать ее в неведении, не лукавить, ничего не скрывать – ни правду, ни трудности». Вас не раз упрекали за эту откровенность, которую многие воспринимают как несдержанность, в то время как это отражение вашего бойцовского характера. Ныне она стала вашим фирменным знаком. Любой, кто получает приглашение в вашу программу, знает, что ему станут задавать вопросы до тех пор, пока он не скажет правду.

Опять удар ниже пояса. Кто сказал спичрайтеру, что на Фареля оказал влияние Мендес-Франс? Неприкрытое вранье. Единственный человек, который оказал на него влияние, – генерал де Голль. Жан знал наизусть целые куски из его мемуаров.

Франсуаза пыталась покончить с собой.

Эти слова застряли в мозгу Фареля, и он не мог сосредоточиться: в каком состоянии сейчас Франсуаза? А вдруг она между жизнью и смертью? Вдруг у нее серьезные повреждения? Нет. В сообщении об этом было бы сказано. Когда президентская речь подходила к концу, он снова овладел собой.

– Господин Жан Фарель, вы произведены в великие офицеры ордена Почетного легиона.

Фарель подошел к президенту, тот приколол награду к лацкану его пиджака, поцеловал его и по-дружески положил руку ему на плечо. Эту сцену фотограф запечатлел для вечности. Нацеленные на них камеры мобильников засняли тот же кадр. Президент преподнес букет роз Клер, наблюдавшей за церемонией сбоку.

Несмотря на то что по протоколу никому не предоставляли слова после президента, Фарель встал за трибуну, чтобы произнести свою речь – они с президентом давно знали друг друга, и между ними все было договорено. Он занял место президента и достал из кармана листок с речью, которую готовил две недели. А пять дней назад даже велел привезти ему трибуну домой, чтобы порепетировать в той же обстановке, что и в Елисейском дворце. Но едва подняв голову, он заметил Мишеля Дюрока, входившего в зал. Тот выглядел довольно неопрятно, отрастил живот, его лицо наполовину скрывала клочковатая борода, к тому же, судя по всему, он крепко выпил, и его суровый взгляд не предвещал ничего хорошего. Жан забыл вычеркнуть его из списка приглашенных.