Читать книгу "Хороший сын, или Происхождение видов - Чон Ючжон"

Кончиками пальцев я отер с глаз кровь и посмотрел вниз. Все было размыто, однако я четко видел валявшееся, словно пустой мешок, тело мамы, видел ее светящиеся, словно голограммы, глаза. Они служили мне ориентирами, пока я спускался по ступеням. Подойдя к маме и стоя в растерянности рядом с ней, я услышал, как пробили часы. Раз, два, три.

Скоро начнется приступ. Прошептал не то Оптимист, не то Реалист. Я взял маму под мышки, оттащил ее ниже и развернул ногами в сторону лестницы, а головой — к прихожей. А чтобы она не видела, как я поднимаюсь в свою комнату, я накинул ей на лицо пряди ее волос. Потом, сложив ее руки у нее на груди, я встал. И вдруг в это мгновение машинально попрощался с ней:

— Спокойной ночи!

* * *

За окном рассвело. Туман был таким густым, что, казалось, в нем можно плавать. Но было очень светло, и дождь, который шел всю ночь, похоже, закончился. По крайней мере, не было слышно шума капель, бьющих по оконному стеклу. Доносился гул проезжающих по дороге машин. Если бы вчера ночью я не выходил через дверь на крыше, то наверняка бежал бы сейчас, как обычно, по этой дороге — мимо людей, вышедших, как и я, на пробежку, велосипедистов и прохожих, идущих на работу, мимо красивой девушки. Куда она идет, с кем будет встречаться и что будет делать?

В этом мире так много разных людей. Каждый живет своей жизнью и совершает порой всякие странные вещи. Кто-то из них убьет человека и станет убийцей. Может быть, убьет в состоянии аффекта или просто поддавшись гневу, или из любопытства. Такая уж жизнь, такие люди. Однако я никогда не думал, что этим кем-то могу оказаться я, а моей жертвой — мама. Я жил лишь одним ожиданием — ожиданием, что когда-нибудь наступит время и я сам смогу распоряжаться своей жизнью. А точнее, я жил ожиданием настоящей жизни, которая начнется после смерти мамы. Однако я никогда не хотел, чтобы мама умерла именно так. И в то же время не могу сказать, что ни разу себе этого не представлял.

Когда я посмотрел на мамино тело, я стал задыхаться. Я перевел взгляд на бритву в руке, и мои кости словно укоротились. Я поднял голову, чей-то голос вбивал мне в лоб одну мысль, точно огромный гвоздь.

Ты. Ты и есть убийца. Тук. Тук. Тук.

Пульс резко подскочил от этих ударов. Отчаянье, которое бурлило в груди, через пищевод поднялось в горло, как желудочный сок. Раздался звук рвотных позывов. Потом он перерос в смех и пулей полетел по дому, наполненному запахом крови. То ли пот, то ли кровь, а может, слезы стекали по щекам к подбородку. Убийца. Убийца, который убил свою родную мать. Боже мой, этим зверем оказался именно я. После всех усилий, волнения и напряжения я открыл для себя эту страшную правду.

Секунду, подожди. Посмотри вниз. Заговорил Реалист. Я посмотрел на мраморный пол, блестящий, как жемчуг. В нем отражался сидевший на коленях возле трупа мамы сумасшедший — его тело раскачивалось взад и вперед, он смеялся, обнажая в львином оскале зубы. Когда я повернул голову, то увидел мертвую маму. Как и десять лет назад, когда я один смеялся в кинотеатре в районе Тонсундон, она спрашивала меня грустными глазами: «Что смешного?»

Смех резко оборвался. Наступила тишина. Разгневанный голос привел меня в себя.

Ты как… смеешь… как… как ты посмел папину…

Я посмотрел на бритву. В глаза бросились инициалы на рукоятке. Я сразу вспомнил расширившиеся черные зрачки мамы. Вспомнил налившиеся кровью глаза и свирепые языки пламени, и жар, которые сжигали маму, словно дерево. Не может быть. Неужели она вела себя так только из-за этого? Из-за того, что я, такой ничтожный, посмел забрать папину бритву?

Ты…

Ючжин, ты…

Ты не должен жить.

В этом и была причина, по которой я не должен жить? Это и есть мое преступление, за которое она приговорила меня к смерти? И чтобы привести приговор в исполнение, она хотела перерезать мне горло? Из-за этого она, в итоге, погибла сама, погибла от моих рук и вопреки своим намерениям, ведь правда? Так она разрушила мою жизнь? Именно из-за этого? Из-за какой-то вещицы умершего папы?

Я покачал головой. Это все равно что, охотясь на мышь, пульнуть по дому крылатой ракетой с максимальной дальностью стрельбы в восемьсот километров. Смог бы я избежать этой сумасшедшей ракетной атаки, если бы вчера ночью успел спрятать бритву до того, как мама вытащила ее из моего кармана, скажем, ухитрился бы просунуть ее к себе в рукав или зажать между пальцами?

Я снова покачал головой. Избежать ужасной трагедии было уже поздно. Невозможно исправить ход событий, которые уже прошли временную спираль, и изменить их направление. Это под силу лишь богу или высшему разуму, но никак не человеку, который сходит теперь с ума перед телом мамы. Единственное, что я мог сделать — это посмотреть на ситуацию под другим углом зрения. Но, как ни крути, можно ли найти оправдание тому, что предмет умершего человека разрушил сразу две жизни?

Я уже в третий раз покачал головой. Можно было даже не пытаться. Сама ситуация казалась сюрреалистичной, такое нарочно не придумаешь. Подобное могло произойти, только если бы мама была одержимой… Во мне все кипело. Я сердито смотрел в ее глаза. Пальцы, державшие бритву, подрагивали. Мне очень хотелось встряхнуть маму за плечи. Хотелось крикнуть ей. Не молчи! Скажи что-нибудь! Объясни, каково это двадцать пять лет контролировать жизнь сына, и потом полностью разрушить ее?

Начали бить часы. Восемь ударов. В голове будто переключили скорость на коробке передач, и передо мной снова проступила реальность. И с ней вернулось страшное отчаяние. Мой взгляд, словно электрон в магнитном поле, двигался по часовой стрелке — кухня, лестница, ведущая на второй этаж, дверь комнаты напротив маминой спальни, шкаф в углу, часы… В моей памяти всплыли удары этих часов. Раз, два, три.

Я задержал дыхание. Вчера ночью я отправился домой в полночь, а в свою комнату поднялся только в три часа ночи.

На то, чтобы подняться в свою комнату с момента столкновения с мамой у двери квартиры, потребовалось бы от силы минут тридцать. В таком случае я должен был вернуться домой в половине третьего. Не может быть, чтобы я два с половиной часа шел домой. Волоски у меня на руках встали дыбом. Пришел ответ на вопрос, почему мама примерно в половине второго звонила Хэчжину и тете, а параллельно возник новый — где я был и что делал с полуночи до половины третьего?

Мама, завтра. Завтра утром все расскажу.

Из воспоминаний о вчерашней ночи всплыл мой голос.

Что расскажешь? — автоматически последовал голос мамы. — Что ты расскажешь?

Действительно. Что я хотел рассказать «завтра утром»? Сейчас, когда это утро уже настало, мне нечего сказать. Одно было ясно — я хотел перенести разговор на утро, потому что был ужасно опустошен и обессилен. Чем я таким занимался, что так сильно вымотался, ведь до полуночи я летал, прямо как ласточка? А может быть, где-то у стройки или на углу улицы со мной случился припадок? Тогда кроссовки мокрые и перепачканы грязью именно из-за этого. Почему мама не спала? Почему, как только я вошел в квартиру, она обшарила карманы моей куртки и штанов? Почему я не сопротивлялся? Она же перешла черту. Вопросы возникали один за другим. В конце концов появился самый главный. Почему мама вела себя как безумная? Неужели и впрямь из-за бритвы?