Читать книгу "Никто не выживет в одиночку - Маргарет Мадзантини"

«Может, она меня любит? Может, где-то в подсознании она все еще любит меня? Куда она смотрит?»

Делия смотрит на столик у стены. Тот, за которым сидят старики, хоть они и стараются выглядеть молодо. Довольно вычурная пара. У него прическа не по возрасту: облако волос с голубоватым оттенком. У нее светлые волнистые волосы, нога закинута на ногу под столом, в дорогих босоножках.

Она обернулась, красивая, как Джина Роуленде в «Премьере», со съеденной помадой на похожих губах, в блестящем, что-то вроде китайского национального костюма, платье.

Делия словно оторопела, голова повисла на сцепленных руках. Сидит так с тех пор, как швырнула в него мороженым. Как монашка, уставшая мыть полы и верить в Бога.

Гаэ всегда думал, что она должна была влюбиться в мужчину постарше. И сейчас думает, что так оно и будет, встретит какого-нибудь шестидесятилетнего вдовца, которому не надо заниматься карьерой, с уже взрослыми детьми. Того, у кого найдется на нее время. Какая-нибудь суббота-воскресенье на амальфитанском побережье, здоровое питание «слоуфуд», крутые повороты.

Ее отец родом из Амальфи. Он был совершенно замечательным отоларингологом, но зарабатывал мало, как и его дочь. Худой, как и она, такие же темно-красные пухлые губы, всегда чуть несчастный. Лечил севшие голоса актеров, певцов. Обращался с голосовыми связками так же бережно, как хороший священник с душами. На его похороны собралось много театрального и музыкального люду.

Два старика шутят между собой. Гаэ тоже перевел взгляд на них. Он привык так делать. Смотреть на то, на что смотрит Делия. Чтобы понять, что ей нравится в жизни. Чего ей не хватает.

У отца Делии были впалые щеки, сероватый, как медицинский халат, цвет лица. Он был хорошо сложен, фигура здорового человека, живущего в деревне. Того, кто занимается спортом. Придурок-гольфист, типа того.

Его раздражают нормальные пожилые люди. Он может вынести только некоторых, неординарных стариков: альпинистов, людей такого рода. Лица, сточенные одиночеством, словно скалы.

Старик тоже смотрит на Делию. У Гаэ возникло чувство, будто между ними протянулась нить. Как случается между людьми. От одного стола к другому. А он сейчас похож на мокрую курицу. Обиженный ребенок. Хватает бутылку минеральной воды, мочит салфетку, трет ею рубашку.

Делия просто не знает, куда подевать свои глаза и мысли. Сегодня вечером у нее нет ниши, куда бы она могла спрятаться.

Все эти люди в ресторане портят ей настроение. Слишком много шума из ничего.

Почему в ресторанах всегда так много людей? Сколько ж надо было вбухать денег в целом мире, чтобы все так кипело? Думает об утках, которых для фуа-гра пичкают кормом и днем и ночью. Думает о мире, как о взрывающейся печени. Думает о Калькутте, о «той» реке. О путешествии, которое никогда не осуществится. Думает о матери Терезе как об одетой в белое игуане.

Улыбается.

Здесь много молодых пар.

Фейерверк самых разных пар, которые закончат вечер где-нибудь в другом месте, поедут по дороге, ведущей к морю, на какую-нибудь вечеринку в прибрежные бары. К пальмам в огнях, в темноту, пульсирующую музыкой.

Успевшая загореть женщина проходит мимо нее, листая пальцем экран айфона. Оставляя после себя запах крема от солнца. Идет, скорей всего, нюхнуть кокаина. (Вечер пятницы: хождения в туалет и обратно не прекращаются.)

Делия подумала о креме, защищающем от ультрафиолетовых лучей. Детский, в разноцветном тюбике.

Представила свое тело — манекен в купальнике, коричневый с круглыми деревянными элементами.

Это ее первое лето в статусе разведенной.

Она уже все решила. Забронировала апартаменты на десять дней в конце июля.

Квартиру нашла по Интернету. Но уже представляет себе тамошний запах и все такое.

Плетеная люстра, голубой раскладывающийся диван. Швабра в углу.

За продуктами они будут ходить в магазин с фруктами, выставленными в ящиках на тротуаре, и всем остальным внутри: хлебом, ветчиной, средством для чистки раковин «Gif» (она наденет перчатку).

Игры на земле с сосновыми иголками. Дети будут кататься с надувных горок, потные и грязные. У Нико соска улетит под машину. Ей придется бегать у края дороги: «Не отъезжайте!» Бросит пакеты с покупками прямо на землю. Повсюду песок — на каменном полу, на постелях. «Не прыгайте. Сполосните ноги». Плавки и купальник сохнут в душевой. «Мама, я есть хочу». Есть, ладно.

Может, она наденет свои индийские сережки, чтобы прогуляться как-нибудь вечером. Но найдется ли вечер, когда она выберется полюбоваться морем, залакированным электрическим светом? Вечер, когда она принарядится, наденет платье из белого льна.

Наступило лето. Неожиданно, но наступило. Хотя бы не надо больше возить детей в школу. Садиться в машину и ехать. Смотреть на других водителей как на врагов. Вся зима прошла так. Люди, в которых хочется въехать, врезаться на светофорах. Ее выводит из себя лицо учительницы, когда они опаздывают и она, опустив глаза, стягивает куртку с Космо.

«Все время опаздываем из-за твоего брата, знаешь же, он лежит до последнего!»

То она забывает взять сумку. То не помнит, где припарковала машину. Бегают туда-обратно по всей улице. Потерянные люди.

Постоянные опоздания — сущее наказание для них в последнее время.

Знак ускользающих вещей, маленьких штучек, теряющихся на асфальте. Жизнь опережает тебя, идет на шаг впереди. Тебе приходится спешить, чтобы догнать ее. Жать на клаксон.

И тем не менее ей хочется, чтобы поскорее наступил ноябрь: теплые хлопковые гетры, сапоги.

Лето она любила в другой жизни, когда превращаешься в тарантула на солнце. Гаэтано играл в воде с детьми, нес Космо на спине, она везла коляску Нико. Пели. Особый запах приморской растительности и фекалий отдыхающих дикарями. Они жили в палатке.

Останавливались там, где был виден закат. Так им нравилось. На море до самого вечера. Ждали, пока с берега уйдет последний «факир», чтобы остаться одним. Дети играли со щепками. Их маленькие тельца. Спокойны и всем довольны!

Никто еще ничего не знал. Дети были по-детски счастливы.

Ели мороженое, распивали одну банку пива на двоих.

«Выпей глоток, любимая, охладись».

«Какая ты красавица, милая, в этом платье из белого льна».

«Как тогда, когда мы познакомились: скво в белом халате. Нет, еще красивее. Потому что теперь я люблю тебя еще больше».

«Через тебя прошла вся жизнь».

«Дети уже спят в палатке. У нас куча времени и тишина, давай целоваться, хочу высосать все солнце и море с твоей кожи».

Это Гаэ подарил ей серебряные индийские сережки с висюльками, купленные у какого-то летнего продавца.

Торговец был милый, старый городской индиец. Странный тип из тех, что нравятся Гаэ. Выбирая сережки, он потратил немало времени, в конце концов взял эти. С чем-то вроде глаза в середине. Символические сережки. Его взгляд, обращенный к ней, или глаз Бога, следящий за ними.