Читать книгу "От марксизма к постмарксизму? - Йоран Терборн"

Маркс, Энгельс и более поздние великие марксисты всегда были гораздо более проницательными и осмотрительными, чем краткие изложения их идей в учебниках. В то время как этничность, нации или национальные конфликты в учебниках никак не представлены, теоретики марксизма всегда уделяли значительное внимание их стратегической важности – от гипотезы Маркса о связи будущих революций в Ирландии и Великобритании до концентрации Ленина и Коминтерна на проблемах национального освобождения. Вместе с тем сама по себе этничность не содействует критической или радикальной мысли. Наоборот, этнические/национальные мобилизации стремятся к закреплению существующей этнокультурной замкнутости. Лидерство, которое обычно имеет трансэтническую аккультурацию, может совместить национальную борьбу с глобальным антиимпериализмом и универсалистскими проектами социальных изменений, с социализмом или с коммунизмом, но их национальный статус основывается не на этом. Позиции антиимпериализма и/или социализма могут поэтому в изменившихся геополитических условиях легко отбросить. Эфиопия и Зимбабве Мугабе104 являются тому яркими примерами; другие – это современный Иракский Курдистан, где представители самого влиятельного рода Барзани когда-то подняли знамя марксизма-ленинизма.

До восстановления отношений с СССР после Второй мировой войны и определенных сдвигов после II Ватиканского собора в Западной Европе и Латинской Америке марксизм глубоко укоренился в секулярном, антиклерикальном и часто атеистическом течении модернизма. Там, где коренные народы имели сильные религиозные привязанности, как, например, в большинстве стран исламского мира, возникал существенный барьер между марксизмом и населением. Но даже в Индонезии, где более открытая исламская культура не помешала появлению возглавляемого марксистами массового движения, резня 1965 года подпитывалась подстрекательскими действиями религиозной направленности.

Неудачи секулярных антиколониальных националистов привели к возрождению религиозных движений на новом уровне, насквозь политизированных в Арабском исламском мире и в значительной части индуистской Индии; по большей части аполитичных в христианской Африке, за исключением Юга, где они столкнулись с режимом апартеида; политически активных, но внутренне разделенных в Латинской Америке на течения христианской демократии, теологии освобождения и поддерживаемого США протестантизма (либо правого, либо политически индифферентного). Это религиозное возрождение, которое также включает мощный фундаментализм правых христиан в США и международное оживление воинствующего иудаизма, значительно видоизменило культурные характеристики левых.

Между фундаментализмом среднего и высшего классов – неважно, христианским, иудейским, исламским, индуистским или буддистским – и левыми нет общего языка, который мог бы облегчить диалог, существующий начиная с европейского Просвещения между либерализмом среднего и высшего классов. С религиозностью народных слоев, тем не менее, такой диалог мог бы состояться.

Исторически было невероятно сложно – и это редко удавалось – достичь какого-нибудь общего понимания или любой формы кооперации между сильными религиозными подчиненными сообществами, с одной стороны, и левым рабочим движением – с другой. Христианские социальные движения конца XIX и начала ХХ века в континентальной Европе обычно организовывались местным духовенством, обеспокоенным индустриальной секуляризацией, наиболее важным представителем которой было социалистическое рабочее движение. Культурный антагонизм практически перевесил их общие социальные интересы, бедность и несчастье, против которых рьяно выступали христианские движения. Несмотря на растущие трения и время от времени случавшиеся конфликты, эти религиозные движения лояльно соблюдали субординацию по отношению к церковной иерархии и политическим лидерам, которых последняя благословляла. До того момента как религиозные профсоюзы секуляризовались, как это случилось в Австрии после Второй мировой войны, а в Нидерландах и Франции в 1960‐е, когда наступил решающий момент, христианские социальные движения солидаризовались с реакционным и антилевым авторитаризмом в Австрии в 1927–1934 годах, в Нидерландах в 1918 и 1954 годах, в Германии в 1933 году.

В последней трети ХХ века, тем не менее, в христианстве произошел сейсмический сдвиг. Мейнстримный католицизм и протестантизм в целом стали более социально, а впоследствии также культурно и политически прогрессивными. Сторонники помощи странам третьего мира, проектов по сокращению бедности, экологические активисты, угнетенные мигранты и даже религиозные меньшинства вместе с преследуемыми политическими радикалами могут рассчитывать на существенную поддержку со сторону мейнстримного протестантизма или Католической церкви. Иезуиты, которых долго демонизировали секулярно настроенные либералы и левые, предоставили мужественную поддержку борцам за права, прежде всего в Центральной Америке. Многие погибли от рук местных представителей американских янки. Прогрессивные католики составили важнейшее меньшинство в наиболее успешной рабочей партии в Латинской Америке – Партии трудящихся (PT), которая вознесла профсоюзного лидера Лулу на пост президента Бразилии в 2003 году.

Может ли что-то подобное произойти в нехристианском мире? Сингальский буддизм в Шри-Ланке и хиндутва в Индии больше похожи на чистые этнорелигиозные политические движения. Буддистские монахи Бирмы/Мьянмы могут поддерживать демократическое движение, но об их социальной повестке практически ничего не известно. Хотя осенние протесты 2007 года и начались именно как возмущение растущими ценами на топливо. В мусульманском мире, напротив, присутствует отчетливые и сильные социальные движения. ХАМАС в Палестине и Хезболла в Ливане уже функционируют как исламские социальные движения, даже будучи загнанными в угол израильской армией, которая поддерживается всеми силами правых стран Североатлантического альянса. Сходные тенденции имели место и в Турции, и продолжают там существовать, но Партия справедливости и развития (ПСР) на своем пути к мутации в партию власти, кажется, принимает европейскую христианскую демократию в качестве социальной модели, что означает самосознание и саморепрезентацию в качестве правоцентристской партии, озабоченной социальными проблемами. В Индонезии тоже существует радикальное исламское политическое движение, озабоченное социальными вопросами.

Вероятнее всего, социальный исламизм будет развиваться дальше, имея в качестве фактически неиссякаемого источника подпитки социальные проблемы мусульманских стран. Но он занимает неустойчивую позицию на широком спектре от теократического фундаментализма до политически секуляризованных левых, и благодаря крупным инвестициям со стороны Саудовской Аравии, США и Израиля – в виде денег или военного террора – первый сильнее и привлекательнее, чем последние.

В итоге культурное пространство левых претерпело сущностные изменения за последнюю четверть века. В целом это пространство сузилось, но новые вызовы модернизму Просвещения указывают на новые задачи и возможности для левой мысли и политической практики так же, как и призыв к самокритичной оценке присущей левому модернизму ограниченности.