Читать книгу "Конец лета - Розамунда Пилчер"

Я никогда не была в Лайриг-Гру. Помню, каждое лето кто-нибудь из «Элви» отправлялся в те края, и мне ужасно туда хотелось, но меня никогда не брали, считая, что у маленькой девочки Джейн слишком слабые ноги. Но теперь...

Я подняла голову к небу. Утренние тучи так и не рассеялись, но сейчас, когда день клонился к вечеру, они превратились в легкую дымку.

– Завтра правда будет хороший день?

– О да, и очень теплый.

Мнение Гибсона всегда много значило для меня.

– Я охотно пойду с тобой. Ужасно хочется.

– В таком случае решено. В девять собираемся.

– Я заеду за вами, – заверил нас Гибсон.

Мы поблагодарили хозяев за чай, спустились с холма по размокшей дороге и побрели обратно в «Элви». В сыром осеннем воздухе тяжело дышалось, а от желтых берез мне вдруг стало тоскливо. Я так хотела, чтобы ничего не менялось... хотела, чтобы «Элви» всегда оставался таким, каким я его запомнила, но встреча с постаревшим Гибсоном разбила в прах все мои мечтания. Он подтвердил, что болел. Однажды он умрет. От мысли о смерти, от холода и от вида увядающей природы я невольно вздрогнула.

– Замерзла? – встревожился Синклер.

– Ничего страшного. День оказался слишком долгим.

– Ты точно хочешь завтра идти? Будет тяжело.

– Да, конечно, – зевнула я. – Надо попросить, чтобы миссис Ламли приготовила бутерброды.

Мы вышли из березовой рощи и с северной стороны увидели наш дом, грозно маячивший на горизонте. В голубых сумерках где-то вдали сверкнуло и погасло желтое марево. Я решила, что перед ужином приму горячую ванну, немного вздремну, и тогда дрожь и хандра пройдут сами собой.

Глава 6

Я оказалась права. Под тихий плеск озера за окном я задремала. Было еще слишком рано, поэтому я взяла из шкафа грелку, наполнила ее горячей водой и пролежала целый час в темноте, вслушиваясь в тоскливые крики диких гусей.

Ближе к вечеру занялась собой. Решив, что возвращение в родной дом – это все-таки событие, я соорудила высокую прическу и, как могла, навела красоту. Закончив макияж, достала из шкафа свой единственный вечерний туалет – золотисто-черное кимоно из тяжелого шелка, расшитое золотыми лягушками, на которое отец наткнулся в одном сомнительном китайском магазине на задворках Сан-Франциско и купил, не устояв перед искушением.

В нем я казалась восточной принцессой крови. Нацепив длинные серьги и надушившись, я спустилась в гостиную. Там никого еще не было, и меня это очень устраивало. Час назад, лежа в кровати, я разработала небольшой план и теперь взялась за его осуществление.

Просторная комната, уже готовая к вечернему приему, казалась театральной сценой. Бархатные шторы были тщательно задернуты, подушки взбиты, журналы аккуратно сложены, а камин разожжен. Свет двух ламп и отблески огня в камине отражались на медной решетке, ящике с углем и любовно отполированной поверхности мебели. Повсюду благоухали цветы и стояли пепельницы, а на маленькой буфетной стойке расположились целая батарея бутылок с бокалами, ведерко для льда и блюдце с орехами.

Рядом с камином красовался искусно отделанный резной шкаф. Верхнюю его часть составляли застекленные книжные полки, а нижнюю – три ряда ящиков. Я подошла к шкафу, обогнув стойку с напитками, и села на корточки, чтобы открыть нижний ящик. Но не тут-то было! Одна из ручек оказалась сломанной, и тяжелый ящик никак не хотел выдвигаться. Сражаясь с ящиком, я услышала, как дверь комнаты отворилась и кто-то вошел. Оказавшись в дурацком положении, я тихо выругалась и только хотела вскочить на ноги, как за моей спиной раздалось:

– Добрый вечер.

Это был Дэвид Стюарт. Обернувшись, я с удивлением отметила, что темно-синий сюртук ему очень к лицу.

Я была настолько поражена, что бестактно брякнула:

– А я совсем забыла, что вы придете на ужин.

– Боюсь, я слишком рано. Вокруг не было ни души, вот я и решил зайти в дом. Что вы делаете? Ищите сережку или играете в прятки?

– Ни то ни другое. Я пытаюсь заглянуть в этот ящик.

– Зачем?

– Раньше там хранились альбомы с фотографиями. Судя по всему, они все еще там.

– Разрешите, я помогу.

Я покорно посторонилась. Он присел, потянул на себя обе ручки и легко выдвинул ящик.

– У других всегда ловко получается, – пробурчала я.

– Вы не их ищете?

– Совершенно верно. – Они лежали на месте – три толстых тяжеленных альбома, распухшие от множества фотографий.

– Вы собираетесь надолго погрузиться в ностальгию? На эти талмуды уйдет весь вечер.

– Разумеется, нет. Мне просто хотелось взглянуть на отца Синклера... Наверное, здесь должна храниться его свадебная фотография.

Дэвид немного помолчал, потом сухо поинтересовался:

– Откуда такой внезапный интерес к Эйлуину Бейли?

– Может, это прозвучит смешно, но я не видела ни одной его фотографии. Понимаете, бабушка никогда не выставляла снимки напоказ. Мне кажется, в ее комнате их тоже нет... Впрочем, не помню. Странно, правда?

– Не совсем. Вашу бабушку можно понять.

Я решила быть с ним откровенной до конца.

– Мы с ней сегодня говорили о дяде. Бабушка призналась, что он страшно похож на Синклера. По ее словам, дядя был настолько неотразим, что, когда он входил в комнату, женщины падали к его ногам, как перезревшие груши. В детстве я о нем почти не думала... Просто он был для меня отцом Синклера в далекой Канаде, но... сама не знаю почему, вдруг захотелось взглянуть на его лицо.

Взяв первый альбом, я раскрыла его, там хранились фотографии десятилетней давности, поэтому я положила его обратно и вытащила тот, что лежал на дне. Его украшал изысканный кожаный переплет, а все потемневшие от времени снимки были расположены в строго хронологическом порядке и подписаны белой краской.

Я стала медленно переворачивать страницы. Отряды охотников... люди, отдыхающие на природе... студийные снимки на фоне аляповатых декораций и пальм в кадках... девочка в нарядном платье... а в малышке, нарядившейся цыганкой, я узнала собственную мать.

Наконец нашлась свадебная фотография.

– Вот она! – воскликнула я. На карточке были запечатлены бабушка, очень величественная в бархатном тюрбане и длиннющем платье, моя мать, смеющаяся так искренне, как умеют смеяться люди, решившие повеселиться до упаду; мой отец, молодой и стройный, чисто выбритый, но с выражением муки на лице (наверное, воротничок ему страшно жал); незнакомая девушка, очевидно подружка невесты; Сильвия и Эйлуин, с юными, полными детской непосредственности лицами. Сильвия слегка надула и без того пухлые губы, а Эйлуин заговорщицки улыбался в камеру, в его полуприкрытых глазах читалось, что в более смешную ситуацию он еще не попадал.