Читать книгу "Затерянный мир Дарвина. Тайная история жизни на Земле - Мартин Брезиер"

Перчатка брошена

Биота сланцев Берджес важна в историческом отношении, но чэнцзянская биота важнее с научной точки зрения: ведь она старше примерно на 20 млн лет. Чэнцзянская биота – это целый зверинец времен древнейших трилобитов. Но главное послание чэнцзянской биоты – не о кембрийских чудесах. И окаменелости из сланцев Берджес, и чэнцзянская биота показывают нечто не менее странное. Замечание Дарвина о невозможности фоссилизации “совершенно мягких организмов” неприменимо к миру кембрия.

Чэнцзянские находки также подтверждают, что кембрийские океаны кишели существами, которые, возможно, были близки к прямым предкам современных морских и наземных животных (и, конечно, человека). Но откуда взялись все эти создания? И внезапно ли они возникли? Вернемся в Беруоллс-хаус в 1983 г. (гл. 2).

Мало кто на Западе знал о лихорадочной работе по геологическому картированию в Китае в 1970-х гг., после Культурной революции. В поисках материала для фосфатных удобрений геологи наткнулись на богатое окаменелостями месторождение на юге Китая, которое растянулось на несколько тысяч километров (рис. 6). Последовал вал находок. Тогда язвили, что китайских палеонтологов, придумывающих имена находкам докембрийского и кембрийского времени, больше, чем самих находок. К счастью, это было не так.

Рис. 6. Мэйшуцуньский фосфоритный рудник. Богатые фосфоритовыми окаменелостями разработки показали мне начальник карьера (слева) и палеонтологи Чжао Юэ (в центре) и Цзян Чживэнь (справа). Древнейшая раковинная фауна (ок. 540 млн лет), в т. ч. анабариты (Anabarites) и протогерцины (Protohertzina), появляются в геологической летописи [их систематическое положение неясно; первые – сидячие беспозвоночные, а вторые, возможно, родственны конодонтам или хетогнатам (Прим. науч. ред.)] на уровне ног, а раковинные моллюски, близкие к майханелле (Maikhanella) и алданелле (Aldanella), – чуть выше их голов.

В 1983 г. в Беруоллс-хаусе доклады советских ученых были встречены пылким одобрением с одной стороны и насмешками – с другой. Этот гомон уступил место тишине, когда на сцену поднялись четверо китайских ученых. Перчатку собирались бросить незнакомые геологи – из тех первых, кто оказался за пределами красного Китая. Мы замерли.

Переводчик китайской делегации начал с долгих извинений за свой неважный английский язык. Затем он продолжил на безукоризненном английском, с шутками и отступлениями. Далее последовали выступления Син Юйшена, Ло Хулиня и Цзян Чживэня о начавшихся в Китае удивительных открытиях. Они заявили, что томмотские ископаемые Алексея Розанова – далеко не древнейшие доказательства существования животных со скелетом. Китайские геологи нашли окаменелости еще ниже по стратиграфической шкале и, следовательно, старше. Свои находки они назвали в честь деревни Мэйшуцунь, в окрестностях которой были обнаружены ископаемые. В мэйшуцуньских породах нет остатков плеченогих, брюхоногих моллюсков и губок, подобных найденным в разрезе Улахан-Сулугур и в Дворцах в Сибири, зато есть загадочные вымершие организмы, многие из них трубчатой и серповидной формы.

Было очевидно, что после этого заявления отношения между русскими и китайцами стали накаляться. По мнению московских ученых, китайские породы были того же возраста, что и советский томмотский ярус, и просто относились к другой его части[58]. С точки же зрения китайских ученых, их мелкораковинная фауна была значительно старше сибирских находок и потому важнее для понимания эволюции[59]. Чтобы помочь разрешить спор, по крайней мере для себя, было необходимо отправиться в Китай.

Бамбуковый храм

Осенью 1986 г. по приглашению пекинского Геологического музея[60] я провел в Китае около месяца. Культурная революция закончилась, но оставленные ею шрамы виднелись повсюду[61]. Огромная коллекция окаменелостей и минералов выглядела позабытой. Не было видно ни туристов, ни школьных экскурсий, ни просто посетителей. Хорошего настроения также не было. Во время Культурной революции даже директорат музея трудился на рисовых полях.

Каждое утро меня забирал шофер в белых перчатках на “номенклатурной” машине с занавесками на окнах[62]. У дверей музея уже ждала госпожа Чжан, мой личный переводчик. Мы шли длинными зелеными коридорами, в которых время от времени раздавался вызывающий оторопь звон расставленных вдоль стен гигантских плевательниц. Мои вечера были столь же незабываемыми. Торжественные обеды сопровождались речами и пылкими тостами.

После осмотра огромного музея я в компании палеонтолога Чжао Юэ отправился на старом черном лимузине с шофером на юг. День за днем через окна с изысканными шторками мы наблюдали удивительный мир. На протяжении многих и многих километров наш лимузин оставался единственным автомобилем на дороге с пешеходами, велосипедистами и повозками, запряженными быками. Время от времени мы переставали обсуждать бесчисленные выбоины и оползни. Местные жители приходили поглазеть (возможно, впервые) на “длинноносого”: европейца. Я чувствовал себя польщенным. Однажды нас даже подвели к деревянной платформе, нависающей над рисовым полем, и попросили облегчиться на запряженную быком повозку, готовую отправиться в путь. Отказаться было невежливо.