Читать книгу "Выход А - Евгения Батурина"

– Позовем ее в гости? – Я протянула Кузе руку, и он вроде не противился, даже переложил одинокого Ежи под мышку с другой стороны, чтобы удобнее было идти.

– Можно, – сказал Кузя басом. – С ночевкой?

– Это уж я не знаю.

– Ты говоришь, в нашей квартире много комнат. Значит, теперь у нас все будут всегда ночевать.

Опять – «в нашей», «у нас». Ночевать пока было особо некому, но жаловаться на это шестилетнему пророку я не стала. Повела его в метро, а вскоре уже показывала обезьяну с ушами, мешок с игрушками и кровать с шишечками.

– Если хочешь, я тебе эту кровать отдам, – пообещала я, чтобы только ребенок согласился остаться в Нехорошей квартире и не плакал больше никогда.

– Нет, я вон тот диван хочу, – сообщил Кузя и в доказательство начал на нем прыгать.

– Точно?

– И-вот-э-ту-ком-на-ту, – пропрыгал он уверенно.

Кузя выбрал светлую комнату на левой стороне, с большим окном, выходящим на Садовое. У стены стоял рыжий диван, кстати, очень удобный, под ним лежал желтый коврик – в общем, пожалуй, это была самая жизнерадостная комната. Хорошо, что именно она понравилась Кузе. Только пустовата и, может, из-за машин по утрам будет шумно – но детей такие скучные подробности обычно не волнуют.

Часа два Кузя разбирал игрушки, рассаживал их на широком подоконнике. Ушастую обезьяну он, конечно, усыновил и назвал Чу. Краба Кутузыча записал ей в лучшие друзья. Потом мы сходили в соседнее кафе, где Кузя заказал макароны, а на десерт – блинный торт. Это были первые макароны и вторые блины за день, так что день в итоге оказался вполне счастливым. Вечером мы поиграли в «свинтуса», посмотрели мультики с моего ноутбука – чего-чего, а телевизора ни в одной из многочисленных комнат не было, – а в довершение всего обнаружили в квартире выход на черную лестницу! Дверь нашел Кузя, и он же разобрался с замком, каким-то чудом его открыл и был весьма собой горд.

– Там тоже есть диван, – рассказывал он мне возбужденно, хотя я и сама только что все видела. – Но очень старый. И темно.

– Поэтому и называется «черная лестница», – поиграла и я в капитана Очевидность.

– Ничего, я вкручу лампочку, и будет Белая лестница, – пообещал Кузя, окрыленный успехом.

Место для лампочки на лестничной клетке действительно было. А еще, похоже, туда давным-давно никто не выходил. Интересно, кто вынес на черную лестницу этот одинокий, продавленный, но зато кожаный диван? Не художник ли Шишкин?

Теперь нас с Кузей объединяло тайное знание о Нехорошей квартире. Даже тетя Света, похоже, о дополнительном входе-выходе не подозревала. За вечерними сосисками, которыми я решила окончательно задобрить ребенка, Кузя предлагал все новые и новые идеи по обустройству Белой лестницы. На версии «мини-зоопарк с годзиллами и гориллами» мы решили пока остановиться. Я постелила Кузе в новой комнате старое, привычное, захваченное из Вениаминовой квартиры полосатое белье, почитала книжку про Карлсона, спела песню про снежного человечка. Немного боялась, что, как только я замолчу, ребенок опять заплачет или спросит что-нибудь про папу. Но Кузя заснул еще на втором куплете «человечка».

Я пошла на кухню, поставила чайник, посмотрела сообщения в телефоне.

«У меня ваш коал, – написала Жозефина Геннадьевна Козлюк и приложила фото Жоры, висящего на настольной лампе. – Ведет себя хорошо, бессовестно ест пряники».

6. Мама-анархия

Август начался со звонка мамы, которая ненадолго пропала с радаров после разоблачающих бесед в Белогорске.

– Я тут подумала, – начала она без предисловий, – отдай мне своего Бегемота.

Бегемот, напомню, – это моя машина, на которой я не езжу. Она так и осталась во дворе уркиного дома, куда ее поставил Лисицкий.

– А у тебя есть права? – уточнила я, стараясь не удивляться.

– У меня теперь есть права и новая работа, – деловито сообщила мама. – В Москве. Так что машина будет очень кстати.

В белогорской библиотеке мама проработала со смерти бабушки, то есть, сколько там – пятнадцать лет? И за эти пятнадцать лет от нее ни разу не поступало столько новостей сразу.

– …А еще мы с Кузей четырнадцатого едем на Кипр, я купила путевку. Сделаешь согласие на выезд? – продолжала она, как казалось, по заранее составленному списку. – Я тут недалеко, за машиной приеду часа в два, потом вместе к нотариусу, а потом – на юбилей к дяде Вите.

– Мам, остановись! – взмолилась я. – Какой Кипр, какой юбилей!

– Шестьдесят лет, – сердито уточнила мама. – Я тебе говорила еще в марте.

– Да с марта как раз и прошло шестьдесят лет. Я не собираюсь ни на какой юбилей, тем более к родственникам.

– Витя – мой единственный брат, – выдала мама, как ей казалось, железный аргумент. – А что, у тебя планы?

Планы были. Уложить Кузю, смотреть сериал, читать в фейсбуке группы с вакансиями. У мамы, кажется, теперь куда более интересная жизнь.

– Давай я тебе пока пообещаю Бегемота и нотариуса, – поторговалась я. – Приезжай к нам на «Курскую», посидишь с Кузей, пока я сделаю согласие в соседнем доме, потом вместе за машиной. Может, Вениамина встретим на районе.

– Буду в четырнадцать ноль-ноль, – по-военному закончила мама разговор.

Пока я сидела в очереди у нотариуса, позвонила тетя Ира, жена юбиляра дяди Вити, – в истерике.

– Антонина, это крайне невоспитанно – не прийти на юбилей своего же дяди! Соберутся все Яворские, а единственной племянницы, значит, не будет?

– Так я не Яворская, я Козлюк, – спокойно возразила я.

Когда единственная племянница разошлась с мужем и собиралась после 28-го числа жить на улице, тетя Ира тоже позвонила. Чтобы сообщить, что они до августа уезжают на море в Черногорию, но в их квартире на Кутузовском, к сожалению, ремонт, так что пожить там, увы, не получится. Зачем она вообще звонила, непонятно – я совсем не собиралась просить их о помощи.

– В общем, мы все-таки надеемся, что вы приедете, Илья очень ждет Кузю.

Илья – это Илюха, сын дяди Вити и тети Иры. Он, по моим подсчетам, в лихом пубертате и никакого шестилетнего Кузю, конечно, не ждет.

– Тетя Ира, тут моя очередь у нотариуса подходит, я перезвоню, – сказала я.

– Я просто Ира, – захохотала вдруг она кокетливо и громко, я даже от трубки отшатнулась. – Мы вас жде-ем!

Тетя Ира – вторая, «молодая» жена дяди Вити. Вообще-то она уже давно не девочка, но привыкла считать себя юной феей при старом муже и никак из этой роли выходить не хотела. Рассказы о том, как у нее в магазине проверили паспорт при попытке купить алкоголь, затягивались, как и ее воображаемая молодость.

От нотариуса я брела переулками, грустная. Теперь не пойти на юбилей означало спровоцировать семейную драму. Одно дело тихо забыть и забить, другое – демонстративно не явиться после звонка хозяйки вечера. Я вдруг разозлилась на маму. Это ведь она натравила на меня тетю Иру. В жизни мы не посещали семейных сборищ, а теперь вон как заговорила – «это мой единственный брат»! Мама вообще была какая-то другая. У нее даже голос разом изменился, не говоря о жизненных обстоятельствах. Водительские права, работа в Москве (которой у меня, кстати, нет), Кипр. Атлант расправил плечи, как только тайна Геннадия перестала на эти плечи давить. А ведь я сама громко прощала маму и убеждала ее забыть о прошлом и жить дальше. Вот она и зажила. И совсем не виновата, что у меня это получается хуже.