Читать книгу "Сюзанна и Александр - Роксана Гедеон"

      Он произнёс сквозь зубы ещё несколько угроз, не преминув сообщить, что отныне не спустит с меня глаз, и удалился. Его карета освободила проезд.

      «Он не на шутку зол, – констатировала я почти равнодушно. – Но если раньше для его угроз были основания, то что сейчас? Я не занимаюсь коммерцией, у меня нет ни долгов, ни кредитов, ни займов – ничего».

      Стоило ли думать над всем этим? Я хотела только одного: помочь Александру.

Глава вторая

М А Д А М К Л А В Ь Е Р

1

Весна в 1798 году была ранняя и очень тёплая. Уже в начале марта набухли почки на деревьях, а в тех местах, где чаще светило солнце, пробивалась молодая трава. Погода была самая приятная, и всех в эти чудные дни, и богатых, и бедных, переполняли надежды.

      Ещё с весны прошлого года все почувствовали, что жизнь становится дешевле – впервые, наверное, со времени взятия Бастилии. Цена пшеницы по причине изобилия понизилась, фунт говядины стоил всего 4 су при оптовой покупке и 8 су в розницу. Бедняки были довольны тем, что имеют, наконец, свои «три восьмёрки», которых так добивались ещё в 1789 году, то есть хлеб по 8 су за три фунта, вино по 8 су за пинту и мясо по 8 су за фунт.

      Но это облегчение совершено иначе отражалось на Белых Липах. Я просматривала счета и доклады, приходившие из поместья, и видела, что наши доходы уменьшаются. Хлеб продавать было трудно. Мы даже несли убытки. Я написала Полю Алэну, горячо убеждая его с этого года заняться картофелем, но не могла ручаться, что он последует этому совету. Он наверняка не отдаёт все силы хозяйству. А я не могла отлучаться из Парижа. Деверь присылал мне деньги сюда. Кстати, в последний раз поступило на десять тысяч меньше, чем я рассчитывала.

      Широкая терраса вся была залита солнечным светом. Я опустила белые лёгкие занавески и вернулась к письменному столику. Со счетами было покончено. Я снова взяла конверт с письмом сына и в десятый раз стала его перечитывать.

      Жан писал из Итона, где учился уже шестой месяц. В этом привилегированном учебном заведении у него была комната, которую он делил с Джеймсом Говардом – английским мальчиком из очень знатной семьи. Жан уверял, что уже отлично выучился говорить по-английски и понимает всё, что рассказывают учителя. Порядки в Итоне ещё строже, чем в колледже, воспитанников выводят в город только раз в месяц, остальные дни они проводят на территории заведения и живут по расписанию. Для разбора скверных поступков и шалостей здесь, бывает, устраивают «аристократический суд», «суд чести». Сын, вероятно в шутку, добавлял, что, по крайней мере, в Итоне ему никого ещё не приходилось вызывать на дуэль. После Рождества в школу приезжала принцесса Уэльская, обошлась со всеми очень милостиво, и по её приказу всем воспитанникам раздали по полфунта шоколада. Жану хотелось бы прислать мне подарок на Пасху, но он не знает, возможно ли это ( «Боже мой! – подумала я в который раз. – Я ведь тоже ничего не смогу ему послать. Счастье, что хоть письма доходят»).

Из письма сына я знала, что дед навещает его довольно редко, потому что служит не в Лондоне, а в Эдинбурге, служит груфу д’Артуа. После Рождества в Итоне был герцог дю Шатлэ и привозил подарки. Летом принц де Ла Тремуйль обещал определить Жана в артиллерию.

      О том, собираются ли они летом хотя бы заглянуть в Бретань, Жан не писал. В заключение сын передавал привет Марку и «тысячу поцелуев моей любимой мамочке».

      А вот от Александра не было известий. Лишь один раз Поль Алэн как-то неуверенно сообщил о том, что герцог, видимо, в Лондоне. Письмо Жана подтверждало это. Но оно было написано ещё месяц назад.

      Я откинулась назад, погружаясь в не слишком весёлые размышления. Стефания, сидевшая за рукоделием, подняла голову.

–– Снова! – произнесла она не без упрека. – Хотелось бы хоть поглядеть на человека, из-за которого ты так мучаешься.

–– На кого?

–– На твоего мужа, милая. Это ведь из-за него лицо у тебя такое скучное.

–– Ещё бы. Я почти полгода его не видела.

      В прошлом году было то же самое, точь-в-точь. Но тогда Александр вернулся благодаря некоторому смягчению режима. Теперь на это надежды не было. И дело, ради которого я приехала в столицу, продвигалось с черепашьей скоростью.

–– Пойду погляжу, что там с ужином, – произнесла Стефания, откладывая вышивание в сторону.

      Едва она ушла, со двора донеслись стук копыт и чьи-то весёлые голоса. «Вероятно, Аврора вернулась», – подумала я. Через некоторое время она появилась на террасе – в нежно-зелёной амазонке с широкой разлетающееся юбкой, под которой были надеты узкие облегающие брюки для верховой езды. В руках Аврора ещё держала хлыст, а сама была растрепанная, разрумянившаяся, весёлая.

–– Аврора, как можно? – спросила я укоризненно. – Ты уехала едва ли не на рассвете, а теперь уже почти вечер! Где вы были?

–– Дени возил меня в Булонский лес. Да я ведь и не обещала вернуться скоро. День такой чудесный…

      Взмахнув юбкой, она села рядом со мной и стала снимать перчатки. Улыбка не сходила с её лица – видимо, она была просто не в силах не улыбаться.

–– Знаешь мама… – шепнула она чуть смущённо. – Дени такой милый, любезный, внимательный… Словом, хороший.

–– Я рада. Правда, мне кажется, вы чересчур часто видитесь. Я даже не понимаю, когда он успевает учиться. Ведь он почти каждый день тебя приглашает.

–– Да, – подтвердила она, кивая чуть лукаво. – Я подозреваю, что из-за меня он и не учится вовсе.

–– У него будут неприятности.

–– Зато сейчас мы так весело проводим время!

–– Видимо, – сказала я осторожно, – нет смысла спрашивать, нравится ли он тебе.

–– Да, мама! Ещё как! Мне ни с кем никогда не было так приятно!

      Я внимательно смотрела на юную Аврору, стараясь вникнуть в её настроение, понять и сделать правильные выводы. Я не могла ошибаться в догадках: она увлечена, и увлечена искренне. Она не строит каких-то расчетов, и ее зарождающиеся чувства к молодому Брюману – это искренние чувства. Вот почему я так боялась за неё. Это и заставило меня произнести следующие слова.

–– Послушайте меня, детка, – сказала я. – Послушай, это серьёзно. Я не хочу обидеть тебя никакими подозрениями…

–– О чём ты, мама?

–– О том, что ты не знаешь жизни. Не знаешь Дени Брюмана. Ему двадцать три года, а в этом возрасте редко какой юноша способен оценить свои поступки. Редко кто из молодых людей думает о женщине больше, чем о себе. Я не говорила бы тебе этого, если бы не любила тебя. Ты очень юна, моя дорогая. Не допусти, чтобы тебя обидели.

–– Да ведь я ничего ему и не позволяю!

–– Охотно верю. Но никто не знает, как повернётся дело. Ты так молода, что можешь совершать поступки, только потом осознавая их глупость. Я бы не хотела, чтобы этот юноша воспользовался тем, что ты неопытна, и тем… что тебе с ним, так сказать, весело.