Читать книгу "Держись и пиши - Екатерина Оаро"

Отчаяние, желание бросить, страх, тревога, сомнение в себе, лишение, избегание работы – все эти чувства знакомы писателям профессионалам. В 8‐ой главе, посвященной мифу о вдохновении, на протяжении многих страниц я показывала, какая большая амплитуда чувств была у Толстого, пока он писал «Анну Каренину». В этой главе мне хочется показать, что чувства, которые принято называть негативными – нормальная часть нашей работы. Они – не срыв процесса письма. Они – часть этого процесса.

Я думаю, что принять эту часть значит сделать шаг в сторону профессионализма.

«Я счастлив, что не пошел по стопам моих русских собратов, которые, страдая недоверием к себе и отсутствием выдержки, при малейшем затруднении предпочитают отдыхать и откладывать. От этого, несмотря на сильные дарования, они пишут так мало и так по‐дилетантски», – пишет Чайковский в 1878 году.

Если прочесть это свидетельство не избирательно, как девочка слушала слова доктора, а целиком, то становится видно: Чайковский испытывал затруднения, воспитывал в себе выдержку и выбирал доверять себе.

«Нет никакого сомнения, что даже и величайшие музыкальные гении работали иногда не согретые вдохновением, – пишет он в том же письме. – Это такой гость, который не всегда является на первый зов. Между тем, работать нужно всегда, и настоящий честный артист не может сидеть сложа руки, под предлогом, что он не расположен. Если ждать расположения и не пытаться идти навстречу к нему, то легко впасть в лень и апатию. Нужно терпеть и верить, и вдохновение неминуемо явится тому, кто сумел победить свое нерасположение.

Со мной это случилось не далее как сегодня…»

Чехов в 1887 году пишет издателю «Осколков» – журнала, где он печатался – Лейкину:

«Опять я не шлю рассказа… Что сей сон значит, я и сам не знаю… Моя голова совсем отбилась от рук и отказывается сочинительствовать… Все праздники я жилился, напрягал мозги, пыхтел, сопел, раз сто садился писать, но все время из‐под моего “бойкого” пера выливались или длинноты, или кислоты, или тошноты, которые не годятся для “Осколков” и так плохи, что я не решался посылать их Вам, дабы не конфузить своей фамилии.

В “Новое время” я не послал ни одного рассказа, в “Газету” кое‐как смерекал 2 рассказа, и на какие шиши я буду жить в феврале, бог весть… Вы вообще скептик и не верите в немощи человеческие, но уверяю Вас честнейшим словом, вчера от утра до ночи, весь день я промаялся над рассказом для “Осколков”, потерял время и лег спать, не написав странички… О лености или нежелании не может быть и речи… Если Вы будете негодовать и браниться, то будете не правы. Виновен, но заслуживает снисхождения!»

Значит ли это, что Чехов перестанет писать? Или что сочтет себя плохим писателем? Мы знаем, что нет. Чехов не будет ориентироваться только лишь на удовольствие от текста, он будет продолжать работать и расти как автор. В какой‐то момент он распишется так, что будет создавать по рассказу в день.

Какого автора ни открой – найдешь свидетельства не только радости от создания произведения, но и огромного количества трудностей, которые приходится преодолевать. Трудности эти могут приходить под видом страха, скуки, неуверенности в себе и в тексте, сонливости, желания вымыть окна и изучить биографию Тутанхамона, сомнений в том, что ты на верном пути.

О последнем, кстати, здорово написал Нил Гейман:

«Момент, когда вы чувствуете, будто идете по улице голым, слишком открывая свое сердце, и разум, и все, что внутри, обнажаясь слишком много… Это момент, в который у вас, возможно, начало получаться».

Пока я писала эту книгу, я испытывала и радость, и скуку, и желание бросить, и то, что я скучаю по тексту, и вдохновение, и азарт, и отвращение, и чувство неловкости, и стыд, и страх.

Я думаю, что ориентироваться только на удовольствие – опасная практика для того, кто хочет писать тексты. Но на чем же тогда концентрироваться, что брать за ориентир?

Мой ответ – стоит концентрироваться на росте самоуважения. На том, что, преодолевая лень, страх и скуку, вы овладеваете писательским ремеслом. Иными словами – становитесь писателем.

Резюме главы

1. Писатель – это человек, которому писать труднее, чем другим.

2. Ваши отношения с языком, с текстами – это именно отношения. Со всеми присущими им сложностями.

3. Удовольствие – это вознаграждение за проделанную работу, а не аванс за нее.

4. Отчаяние, желание бросить, страх, тревога, сомнение в себе, лишение, избегание работы – все эти чувства знакомы писателям-профессионалам.

5. Они не срыв процесса письма, а часть этого процесса.

6. Преодолевая лень, страх и скуку, вы становитесь писателем.

Упражнение

Положите лист бумаги рядом со своим компьютером. Или откройте файлик заметок на телефоне.

Каждый раз, когда вы садитесь писать и вас охватывает паника (страх, желание заняться чем‐то другим), выписывайте в этот документ список ваших страхов. Буквально: самое ужасное, что может случиться, если вы продолжите писать? Выписывайте их всех: большие и маленькие, серьезные и глупые. Не оценивайте, просто пишите.

Вот вам один из моих списков:

1. Мой текст разочарует Мишу.

2. Он окажется неадекватным. Я окажусь неадекватной.

3. Мою книгу никто не заметит и не купит.

4. На нее напишет негативную рецензию Галина Юзефович.

5. Авторы, с которыми я работала, во мне разочаруются.

6. Текст окажется слишком простым и детским.

Обычно к пятому-шестому пункту меня «отпускает». Я вижу, что простой текст смогу отредактировать. Что разочарование Миши смогу вынести. И что негативная рецензия уважаемого мной критика на самом деле будет подарком для меня, ведь она покажет мне, куда расти.

Сделайте это упражнение не в мыслях, а выписав все – и вы почувствуете, что вам станет легче двигаться дальше.

Глава 12

Миф о кабинете
Или: где мне писать?

У писателя Бориса Акунина три дома в трех разных странах. И три кабинета. В каждой стране он пишет разное: в Испании – беллетристику, во Франции – серьезную прозу, а в Англии – «Историю государства российского». В каждом из его домов на столе уже разложена работа, и все, что ему нужно сделать – поставить ноутбук на подготовленную подставку.

«Мне тоже так надо!» – думает молодой писатель. Но что, если кабинета нет и не предвидится в ближайший год? Или если в кабинете не пишется? Такое случается.

Помню, как я неделю билась над одной сценой. Моя героиня должна была войти в церковь, увидеть старый пыльный барельеф, подойти к нему и начать его чистить. Казалось бы, все придумано: перфекционизм моей Полины будет не назван мной, а показан в действии, как будет показано и то, что у нее с собой всегда – набор кистей и губок, ведь она реставратор. Ясно также, что она человек мира, готовый позаботиться о случайном барельефе в церкви. Задумка мне нравилась, героиню я видела, но вот на барельефе я застряла. Я гуглила их десятками. Но символизм одних был слишком явным, другие висели слишком высоко под сводами храма – Полина не дотянулась бы.