Читать книгу "Война за океан - Николай Задорнов"

Завойко приказал явиться к себе попу и дьякону и задал им «распеканцию».

— Я сам молился о ниспослании победы и благодарю бога, что он услышал молитвы, но запрещаю вам объяснять победу тем, что впереди стрелковых партий летели ангелы. И это я говорю вам потому, что этого не может быть, и еще потому, что враг потерял шестьсот человек, а мы триста, и не можем убрать убитых, которые повсюду, и их надо хоронить с почестями, как подобает героям, и, не глумясь над телами врагов, с честью похоронить их! Значит, у врага еще есть много войска и мы должны ждать третьего приступа. И солдат должен надеяться на себя и на свою силу и верить в бога, но не рассчитывать, что вылетит из-за сопки ангел и поразит того, кого он сам должен застрелить или заколоть штыком.

Собраны были все брошенные противником штуцера и патроны к ним. Наутро нашлись охотники, которые ныряли в воду и смотрели, где же утопленные ружья. Некоторые доставали штуцера, а один — офицерскую саблю, выброшенную в воду вместе с сумкой и мундиром.

С утра съезжались вдовы и дети убитых из деревень Коряки и Авача. Всюду слышались рыдания, вопли.

Маркешка стоял на часах у лагеря.

На вражеской эскадре спозаранку стук — починяются. У нас к вечеру под Никольской сопкой выросло два холма братских могил.

На четвертый день утром на эскадре подняли паруса, и один за другим корабли стали уходить в ворота.

— Не стрелять! — приказал Завойко. — Пусть спокойно уходят…

В городе молебен. Завойко снова держал речь. На другой день похоронили князя Максутова.

Заговорили про награды. Но про Маркешку никто не вспомнил. Он и сам стал думать, что не он попал в адмиральский фрегат. Маркешка был счастлив, как каждый, кто сегодня жив и рад исходу дела: «Да и кто я? Гуран и гуран! Все мы гураны!»

Спорят, кто отличился, кто убил, кто попал во фрегат. Да не все равно кто? Сейчас уж, право, все равно. Горы мертвых и своих и чужих… А врагу не удалось… Так думал Маркешка, глядя вслед уходившим кораблям.

Завойко хвалил аврорцев и говорил их капитану, лысому толстяку, которому в бою ничего не сделалось, что напишет государю и попросит всем наград.

Маркешка даже прослезился. Алексей тоже доволен. Аврорцы — ребята видные и бывалые, им стоит дать награды! Они помогли. На сопке уже было совсем плохо, как они набежали и вызволили из беды.

Забайкальцы восторгались. Но об их геройстве Завойко не упомянул ни в одном из рапортов. Он сделал это из своих соображений. Во-первых, потому, что они плыли по Амуру, который открыт Невельским, и прислал их Муравьев, которого он терпеть не может. И еще много разных соображений.

В порт вошло судно. Пришло известие, что война объявлена.

Завойко собрал народ, построил войска и зачитал высочайший императорский указ о том, что начинается война против англичан и французов. Опять служили молебен.

— Поздно же сюда вести доходят, — говорили солдаты.

— Уж мы отвоевались! А бумага только что пришла.

— Что было бы, братцы, если бы мы ждали этого указа, — говорил Завойко, — и не думали сами, что война началась. А мы начали готовиться уже давно!

— Вот был расчет Муравьева, — говорил жене Завойко, — победить врага эскадрой и войском на устье Амура, для чего он и собрал все корабли и тысячи людей. И он требовал туда «Аврору». Расчет был таков, что лучше нельзя. А Невельской тянул на юг и говорил, что все решится там. Путятин тоже все рассчитал, что он благословит Японию и займет всю Азию православным крестом. Они решали великие проблемы, а судьба сложилась так, что победил Завойко. Те враги, что громко кричали «ура», когда пал наш герой князь Максутов, теперь побиты! И как они дойдут и куда — неизвестно.

Юлия Егоровна в трауре. В трауре и другие женщины, жены чиновников и офицеров… От пленных узнали, что эскадра должна идти в Сан-Франциско… Завойко думал, что к весне надо опять все укреплять. Пока придется переписывать начисто рапорты в Петербург и губернатору.

Глава девятая

ВВОД «ПАЛЛАДЫ»

Кажется, что тут конец света и что дальше уже некуда плыть. Душой овладевает чувство, какое, вероятно, испытывал Одиссей, когда плавал по незнакомому морю и смутно предчувствовал встречи с необыкновенными существами[108].

А. Чехов

В лимане Амура при ясном небе разыгрался шторм. «Паллада» всей своей тяжестью, глухо, но с силой ударилась о песок. Никто не ожидал, и ветер, казалось, не так крепок. Затрещали переборки, захлопали дверцы кают, раздались свистки дудок, загремели крики в рупор, по трапам люди высыпали на палубу, как из муравейника. Новый удар. Угрожающе заскрипели мачты.

Гончаров с отцом Аввакумом[109] перебежали к другому борту, поглядывая вверх.

— Каково, Иван Александрович? — спрашивает барон Криднер.

— Страшновато! — спокойно отвечает Гончаров. При каждом новом ударе «Паллады» о дно он покачивает головой, не поймешь со стороны, не восхищается ли, как вестовой его Фадеев, когда глядит на порку товарища.

«В самом деле, — думает барон, — может быть, писателю любопытно посмотреть, как этак, знаете, фрегат начнет разваливаться, рухнут мачты. Картинно писать потом можно кораблекрушение. Воображаю!»

Вода вокруг не шумит, а ревет. Адмирал взъерошен. На Уньковском лица нет. «Боже мой, — как бы говорит он, — ну, ваше превосходительство, что тут делать?»

Опять удар о песок.

— Вот это поддало! — с восхищением говорит Фадеев, вестовой Гончарова. — Иди-ка в каюту, ваше благородие!

— Отстань, братец. Там еще опасней.

— Как могло случиться? — начинаются разговоры, пока нет новых ударов.

— Предполагали, что идет на прибыль. А оказалось, вода большая. И стала убывать.

Эти дни фрегат едва двигался на буксире гребных судов. Впереди шли шлюпки с промером, разыскивали глубины. Все время в ходу футштоки[110] и лотлини[111].