Читать книгу "Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования 1941-1944 - Александр Гогун"

К сожалению, в ходе архивного поиска не удалось проследить дальнейшую судьбу партизана Федора Кудренко и выяснить результаты расследования НКГБ по делу об убийстве депутата Верховного Совета СССР. Так или иначе гибель столь высокопоставленного советского служащего демонстрирует особенности «психологического силового поля», наличествовавшего в отрядах в 1941–1944 гг. Завершим его описание отрывком из донесения безвестного бандеровца с территории Тернопольщины, в свете приведенных выше документов отнюдь не кажущимся вымышленным: «Между рядовыми партизанами и командирами — большая неурядица. Бойцы отказываются идти на вахту, говоря, что “командир такой же, как и мы, то пускай и он идет на вахту и чистит оружие, как ему нужно, а я могу стрелять и из нечищеной винтовки… ”

Один из партизан, когда напился (пьяный), сказал: “Я уже не хочу идти воевать, но меня мой командир расстреляет”. Это он говорил при командире. А командир говорит на это: “Да, я его могу расстрелять, однако [и] мой командир с тем же самым успехом расстреляет завтра меня”»[1413].

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ: СТАЛИНСКАЯ ПАРТИЗАНСКАЯ ВОЙНА — ОСОБЕННОСТИ СТИЛЯ

Оценивая стиль советской партизанской войны, сравним ее с действиями Украинской повстанческой армии и, для полноты картины — Армии Крайовой, потому что после соответствующего сопоставления уже сложно говорить о том, что особенности поведения сталинских украинских партизан были вызваны террором нацистских оккупантов, менталитетом украинцев, природой ТВД или же обстоятельствами военного времени. В случае с УПА и партизанами УШПД наблюдалась любопытная картина: и с той, и с другой стороны воевали украинцы, но сражались по-разному. Если читатель хочет провести подобное сравнение самостоятельно, то его следует адресовать к исследованиям о бандеровской повстанческой армии[1414] и вооруженных формированиях умеренных польских националистов[1415].

Сразу же оговорим, что каждая из характерных черт действий советских партизан 1941–1944 гг. не являлась следствием лишь какой-то одной их базовой особенности. Однако дабы свести к минимуму количество повторов, в заключительной главе объяснения вынужденно выстроены по довольно-таки грубой схеме: «одна причина — одно следствие». Поэтому для понимания причин наличия стилистических особенностей сталинской партизанской войны важно учитывать, что один специфический «родовой признак» красных партизан приводил сразу к нескольким последствиям. Причем каждое из этих последствий оказывало влияние на другие. Речь идет именно о комплексе взаимообусловленных черт.

В жестокости и размахе террора против мирного населения сталинские партизаны уступали своим коллегам-националистам. От рук бандеровцев погибло в несколько раз больше мирных жителей, чем от рук украинских партизан: повстанцы резали поляков. В связи с антипольской акцией УПА отходит на второй план террор УПА в послевоенный период против тех украинцев, которые сотрудничали с советской властью[1416]. Польская Армия Крайова также довольно активно проводила террор: ее части уничтожили больше гражданского населения (украинцев), чем советские партизаны — по крайней мере, на территории нынешней юго-восточной Польши, а также Волыни и Галиции. Давний спор славян между собой иллюстрируют слова командующего полицией безопасности в генерал-губернаторстве оберфюрера СС Биркампа, произнесенные им на заседании совета генерал-губернаторства 19 апреля 1944 г.: «В повете Грубешов [Люблинского дистрикта] поляки жгут украинские деревни, в дистрикте Львов (т. е. в дистрикте Галиция. — А. Г.) украинцы жгут польские деревни. Происходящие там убийства столь зверские, что для немца попросту неясно, как можно убивать людей таким способом»[1417].

УПА и АК были националистическими формированиями, поэтому для них применение этнического террора было куда более логичным, нежели для коммунистов — хотя бы формальных интернационалистов. Последние, в отличие от своих коллег, применяли и классовый террор. Сталинские партизаны могли пожалеть даже полицая, если он был крестьянином-бедняком, а зажиточных хозяев они грабили и порой уничтожали, даже если они не совершали каких-то враждебных красным поступков. Бандеровцы в аналогичной ситуации оценивали людей не только по шкале политической активности, но и по происхождению: при прочих равных условиях бойцы УПА могли пожалеть украинца, даже схидняка, а русского[1418] или еврея — убить.

Красные партизаны выделялись вспышками массового террора против представителей этнических групп, идентичных самим советским партизанам. УПА не вырезала украинских деревень, подобные действия АК в отношении польских сел непредставимы. Красные партизаны Украины, которые в большинстве своем были украинцами, напротив, нередко уничтожали волынские украинские села, иногда — вместе с населением. Ключевая роль НКВД как основного организатора зафронтовой борьбы в первый год войны придала советским партизанским формированиям определенный репрессивный заряд. Можно упомянуть и подспудное влияние на сознание граждан СССР в 1917–1941 гг. коммунистической идеологии.

Более широкая панорама советского партизанского террора демонстрирует на первый взгляд странную картину. До настоящего момента науке не известен ни один факт уничтожения красными какого-либо «полицейского» села восточной или центральной Украины. Красные уничтожали чуждые им «националистические» населенные пункты Западной Украины. В этом было их отличие от советских партизан Белоруссии, в ходе карательных действий охотно превращавших в пепел и белорусские «полицейские» села[1419]. Как ни парадоксально, но в изобилующей партизанскими отрядами Белоруссии советские партизаны были не до конца «своими»[1420]. В этом было их отличие от партизан УШПД, являвшихся плотью от плоти центральных и восточных областей УССР. В лесах Белоруссии в 1941–1942 гг. оказалось большое количество окруженцев и беглых военнопленных, никак не связанных с «оседлым» населением. Эти отряды были хуже, чем украинские партизаны контролируемы Центром, а иногда вообще им не управлялись. Кроме того, в связи с довольно ощутимой партизанской угрозой немцы чаще проводили в Белоруссии антипартизанские операции и связанные с ними репрессии против мирного населения, что находило отражение и на психологическом состоянии жителей лесов и болот. Необходимо также учитывать, что менталитет белорусов в целом более традиционен, чем украинцев. Поэтому в БССР даже местные отряды чаще, чем в УССР, применяли к довоенным соседям-белорусам принцип коллективной ответственности. Кроме того, в Западной Белоруссии, помимо истребления «полицейских» деревень, имело место уничтожение красными в 1943–1944 гг. связанных с Армией Крайовой польских сел.